За свободу
Шрифт:
Гейер приказал завалить ворота камнями и поднялся на башню, чтобы следить за ходом сражения в деревне, откуда доносились отчаянные крики и непрерывная пальба.
Несмотря на упорное сопротивление, Симон Нейфер со своим отрядом под натиском превосходящих сил отборного неприятельского войска очистил кладбище и отступил в церковь. Флориан Гейер больше не мог следить за боем. Со стороны вагенбурга к замку мчался пфальцграф с тяжелыми пушками, а за ним следом — Георг Трухзес со своими графами, рыцарями и баронами спешил на кровавую тризну. Разрушив часть стены, неприятельские пушки образовали в ней брешь шириной в двадцать четыре фута. Три крестьянина выбежали из замка и упали на колени, моля о пощаде. Но их прикончили на месте. Теперь осажденные могли воочию убедиться, какая милость их
Наступающим уже казалось, что они могут взять замок шутя и играя. Все спешились, и рыцари, графы, бароны, чтобы показать пример рейтарам, побрели в своих тяжелых доспехах через вязкую тину рва. Они шли с криками «За дело! За дело!» под звуки рожков, но были встречены градом пуль и грозным лесом копий и алебард. Смерть пожинала богатую жатву. Разъяренному неудачей Трухзесу пришлось трубить отступление. Атакующие были отброшены, и более сотни из них, в том числе много знатных господ, остались в болотистом рву. Уцелевшие были обессилены и нуждались в передышке. Теперь им было не до шуток. Они отстегнули тяжелые шлемы и шишаки, чтобы охладить разгоряченные головы. Снова загрохотали пушки, расширяя брешь. Обрушившаяся стена уже не могла служить защитой для «черных», но их мужество было несокрушимо, и, забывая в пылу сражения об опасности и жажде, ратники осыпали насмешками господ, ковылявших назад через ров, как хромые журавли. К Каспару вернулся его прежний юмор.
Вдруг пушки смолкли. Господа бросились на второй приступ — на этот раз не с шутками, а с затаенным бешенством. Не встретив сопротивления, они пересекли ров и подошли к бреши. У «черных» уже не оставалось ни пороху, ни ядер. Атакующие разразились ликующими криками. Они решили, что препятствия уже преодолены. Но что это? Перед ними оказалась еще одна стена, высотой с копье, с небольшой амбразурой и узкой дверью, преграждавшая им путь. На стене развевалось знамя Черной рати. Дверь была заложена изнутри камнями. На стене стояли бесстрашные воины Флориана Гейера и пятьдесят молодцов Лингарта. Они осыпали атакующих камнями и отгоняли пиками, и лишь крепкие шлемы и латы спасали атакующих от смерти. Зато многие убрались назад с тяжкими ушибами, с раздробленными или вывихнутыми ногами и руками. А вслед им неслась популярная в то время, сложенная в насмешку над дворянами песенка. Ее пел своим громовым басом Большой Лингарт, безбожно фальшивя:
Ах ты, бедный Иуда, Что ты натворил? Расскажу я людям, Станет свет не мил. Ах ты, бедный Иуда, Что ты натворил?Неожиданно взрыв смеха сменился возгласами ужаса: «Смотрите, смотрите на церковь!» Каспар показал Гейеру на деревню. Расстреляв все заряды, Симон Нейфер и его молодцы продолжали яростно сопротивляться. Они сбрасывали с крыши церкви и с колокольни черепицу и камни на головы атакующих и многих уложили на месте. Но вдруг церковь запылала, и колокольня, как гигантский факел, взвилась к небесам, уготовив Симону и его храбрецам пылающую могилу.
Осада крепости. С гравюры XVI в.
Засевшие в замке в глубоком молчании смотрели на бушующее пламя. Флориан Гейер обнажил голову, другие последовали его примеру.
— Они пали смертью героев, — сказал он, — так последуем же их примеру, дорогие братья, если так суждено. Победа или смерть! Иного выхода у нас нет!
— Победа или смерть! — громко подхватили все его возглас.
— А теперь, друзья, — продолжал Гейер, — передохните и соберитесь с силами. Они не заставят нас долго ждать.
Каждый устроился как придется, кто стоя, кто лежа. Большинство застыло в немом напряженном ожидании, но были такие, что смеялись и перебрасывались шутками. Большой Лингарт и Каспар, сидя рядом на каменной глыбе, с глубокой печалью глядели на объятую пламенем церковь,
— Да, я знаю, что ты хочешь сказать.
Глубокий вздох вырвался у бывшего ландскнехта:
— Черт меня совсем побери, если Симон не был храбрейшим из храбрых!
Его совиные глаза замигали, и на ус скатилась слеза. Каспар сидел, молча понурив голову. К ним подошел Флориан Гейер и сказал, обращаясь к Лингарту:
— Дай руку, старый товарищ. Кто знает, может, потом нам уже будет не до этого. Прими мою благодарность. Ты был верен нашему делу до конца.
— Эх, капитан, — отозвался Лингарт, отвечая на его пожатие, — если свободе пришел конец, то пусть идет к чертям вся эта кутерьма. Что толку цепляться за жизнь? А вот его, Эчлиха, мне от души жаль. У него дома есть зазнобушка.
Каспар покраснел до ушей. Флориан Гейер, протягивая ему руку, с улыбкой сказал:
— Ну что же… передай от меня привет твоей зазнобе, если выберешься отсюда. А ты должен выбраться. Мне кажется, ты и смерти нос утрешь.
— Опять началось! — крикнул, вскочив с места, Большой Лингарт и тихо прибавил: — Ах, если бы не эта проклятая жажда!
Наступающим теперь уже нечего было бояться выстрелов Черной рати, и их канониры выкатили орудия вперед и поставили их на самом краю рва. Возобновив с такой близкой дистанции канонаду, они скоро не только значительно расширили брешь в наружной стене, но и снесли верхнюю половину внутренней стены. Благородные господа не повторяли штурма в ожидании Трухзеса. После неудачного второго штурма он поскакал в деревню Ингольштадт, чтобы привести оттуда отборный отряд ландскнехтов, который уже закончил там свое кровавое дело. И когда эти наемники подошли ко рву, знатные господа погнали их на крестьян, как гончих на зверя. «За дело! За дело!» — не переставая кричали господа.
Атакующие карабкались на стену по грудам трупов. Вот уже один из них очутился наверху и водрузил желто-черное знамя. Тут Каспар, появившийся на стене, внезапным ударом сбросил вниз знаменосца, сорвал вражеское знамя и вместе с ним спрыгнул со стены. Но вслед за знаменщиком на стену в разных местах карабкались все новые и новые ландскнехты, с диким воем бросаясь на крестьян, которые стойко держались, не отступая ни на пядь. Завязался горячий бой врукопашную. Бились древками копий, прикладами аркебузов, колотили по головам камнями, душили голыми руками, и все это в яростном молчании; слышался лишь лязг оружия, хруст костей, стоны раненых, хрипы умирающих, глухие вопли растоптанных тяжелыми сапогами.
Флориан Гейер и Большой Лингарт все время были там, где их воинам грозила наибольшая опасность; своими острыми мечами они беспощадно разили врага. Длинный меч Каспара был красен от крови. Свой аркебуз он разбил о голову капитана ландскнехтов. Черное знамя с золотым солнцем он сорвал с древка и обмотал вокруг туловища.
Спустилась ночь, и с наступлением темноты немая ярость сражавшихся сменилась звериным воем. Но и мрак не положил конец кровавой бойне. Она продолжалась в зареве от пылавшего Ингольштадтского замка. Во многих местах прикрытием для сражавшихся служили тела убитых и раненых. Но численный перевес неприятеля был слишком велик, а горсть «черных» все таяла и таяла. Завербованные в Вюрцбурге добровольцы были перебиты все до единого. Небольшая кучка крестьян укрылась в подвале замка. Через окна туда полетели пуки зажженной соломы и бочонки с порохом. Раздался оглушительный взрыв. Только троим удалось спастись, остальные задохнулись или сгорели. Рухнул потолок, камни разлетелись во все стороны, и неприятельским ландскнехтам пришлось отступить. Но в это время в тылу у «черных» обрушилась часть внутренней стены. Флориан Гейер вовремя заметил это. «Выходи!» — скомандовал он. К нему подбежал Большой Лингарт, и они, пустив в ход мечи, прикрывали отступление. От всего отряда уцелела лишь ничтожная горсточка. Благодаря смятению, вызванному взрывом, поднявшейся пыли и темноте всем им удалось выбраться из замка. Последними вышли Флориан Гейер и Лингарт.