За тихой и темной рекой
Шрифт:
— Вы торопитесь к его высокопревосходительству. А его дочери… — рука суетливо что-то искала в сумочке, замерла, несколько мгновений нерешительно сжимая неизвестный предмет, но, видимо, решившись, дрогнула и достала на свет божий пакет. — Вот. Это послание Станислав Валерианович просил передать госпоже Баленской. — Девушка порывисто вздохнула. — Будьте любезны, выполните его последнюю просьбу.
Полина Кирилловна некоторое время держала конверт в руке, но не выдержав напряжения, кинула его на стол.
— Желаю вам приятной встречи, господин инспектор!
Дочь купца резко повернулась и покинула номер советника. Только выйдя в коридор, захлопнув за собой дверь, она горько расплакалась. Как и положено барышне, впервые осознавшей, что она влюблена безответно.
Юрий Валентинович лежал на кровати поверх стеганого армейского одеяла в сапогах и в расстёгнутом кителе. Глаза тупо смотрели на тусклый, земляного цвета, потолок. В руке штабс-капитан держал папироску, источавшую на всю небольшую комнатёнку сладковатый дымок.
Японец-цирюльник то и дело морщился:
— Прекратите курить. Здесь и так нечем дышать.
— Отчего? — Индуров скосил взгляд на азиата. — Табак недурственный. Я бы даже сказал отменный. И вентиляция здесь хорошая. Так что можно спокойно курить.
— Мне противен этот запах, — японец говорил вяло, будто через силу выдавливал из себя слова.
— И что с того? — Штабс-капитан сделал глубокую затяжку. — Мне теперь подстраиваться под ваши привычки? Ну, уж дудки, как говорят у нас в России.
— Я бы попросил вас быть тактичным по отношению ко мне. К тому же, будь я на вашем месте, Юрий Валентинович, — японец покосился на собеседника, — про Россию бы помалкивал. Вам теперь в ней места нет.
— Это как сказать, — Индуров с наслаждением выпустил через ноздри дым. — Были бы деньги, а место завсегда найдётся.
— Только не в вашем случае, — цирюльник поднялся, взял со стола чашку с холодным чаем. — Вы в этой стране уже всё потеряли. Следует привыкать к новой жизни.
— Ерунда, — отмахнулся Индуров. — Вы не знаете русского менталитета. Ну, с месячишко за мной погоняются. Или, допустим, с полгода. После произойдёт иное событие, а оно всенепременно произойдёт, ещё более омерзительное в сравнении с тем, что сделано мной, и о моей персоне забудут. Все. Даже те, кто меня сильно ненавидит. Не то что лица — фамилии не вспомнят. А когда у меня будут деньги, то даже если и вспомнит кто, то сразу же будет вынужден запамятовать. Такова действительность, господин Хаттори. Кстати, всё хотел спросить: это ваше имя или, пардон, кличка?
— Клички дают собакам, — японец не оскорбился.
— Хорошо. Прозвище.
Бывший цирюльник разложил на столе продукты и принялся их нарезать: хлеб, колбасу, овощи, рыбу. Индуров присел, потянул аромат пищи прокуренными ноздрями:
— Неплохо. Неплохо. Жаль, водки нет.
— Хозяин приказал спиртное не употреблять.
Штабс-капитан снова откинулся на подушку:
— Знаю. Наверх не подниматься, сидеть тише воды, ниже травы, — Индуров говорил раздражённо, зло. — И всё потому, что какой-то сопляк сумел меня раскусить! Кстати, Хаттори, неужели вам не противно именовать своим «хозяином» какого-то русского мужика? Или вам все равно?
— Как-то называть нужно, — спокойно ответил японец. — По имени нельзя. Условия договора вам хорошо известны, господин штабс-капитан. К тому же он очень умный и довольно хитрый человек. С ним приятно иметь дело. Достаточно вспомнить, как он придумал своё собственное ограбление, чтобы на него не пало даже малейшее подозрение. Он ко всему подходит обстоятельно. По-хозяйски. Вот и прозвище. Стол накрыт. Присаживайтесь. Как говорят у вас: что бог послал.
Юрий Валентинович встал с постели, приставил стул к столу и принялся за рыбу:
— Хорошо знаете русский, Хаттори. Но так мне и не ответили: каково ваше настоящее имя?
— Вам это что-то даст? — Японец ел не спеша и в основном растительную пищу.
— Вы обо мне знаете практически всё. Я же нахожусь словно в тумане. А это порождает недоверие. Итак?
— Хаттори, — после секундной паузы произнёс цирюльник. — Фуц-цо Хаттори.
— Это уже что-то, — штабс-капитан взял салфетку и вытер руки. — Дворянин?
— Как вы любите говорить, естественно.
— И вы, дворянин, занимаетесь такими низкими делами?
— А вы, господин Индуров? Чем занимаетесь вы?
— Ну, сравнили! У нас на Руси дворяне всегда имели пристрастие к деньгам.
— Пристрастие к денежным знакам присуще не только русским, — парировал японец. — Однако не все встают на путь измены. У нас в Японии подобное невозможно.
— Ой ли, — Юрий Валентинович усмехнулся. — Зарекалась коза ходить по капусту… Дай вашим дворянам денег поболее или поставь к стенке — куда денутся… И расскажут, и покажут, и подпишут!
Японец говорил неторопливо, при этом глядя вниз, под стол, уставленный едой:
— Для нас главное честь. И достоинство. Жизнь — второстепенна.
— Да, знаю, знаю… — отмахнулся Юрий Валентинович словно от надоевшей мухи. — Честь дворянина, вспарывание живота… Наслышаны! Ерунда всё это! Помяните моё слово: всё это имеет смысл до определённого момента. А как ухватит за живое, да запечёт, вот тогда вы по-другому запоёте.
Японец повёл плечами. Мол, будущее неизвестно. Но только оно скажет, кто прав.
Индуров откинулся на спинку стула:
— Признаться, мне здесь торчать особо долго не хочется. Неужели нет никаких иных вариантов, как попасть на тот берег?
Цирюльник налил в стакан воды и мелкими глотками принялся пить.
— Посредством китайцев не получится, — размышлял между тем Индуров. — Даже вы не смогли переправиться на хутор. Может, ночью договориться с кем-либо из рыбаков?
— И на всём нашем мероприятии поставить крест? — Хаттори начал убирать посуду. — Потерпите, господин капитан. Хозяину нужна всего неделя. Через семь — десять дней о вас точно никто не будет вспоминать.
— Как вы это произнесли… двояко, — усмехнулся Индуров. — Смотрите, господин Хаттори, не переоцените себя.