За тихой и темной рекой
Шрифт:
Индуров аккуратно засунул список за обои и присел на стул. Все шестеро были заядлыми игроками. Кто в покер, кто в бильярд. Но не это отличало их от всего остального офицерского сословия, находящегося в данный момент в Благовещенске. В азартные игры играли многие, точнее — большинство. Но везунчиков, которые не просто играли, а выигрывали, было всего шесть. Приезжего интересовали именно они. Но не для того, чтобы сразиться с ними, ведь Белый ни разу не появился за зелёным сукном: азартные игроки сразу пытаются разведать поле боя, прощупать обстановку, в которой им вскоре
Первое чувство, которое испытал в тот миг Юрий Валентинович, — безразличное отупение. В горле пересохло. Ноги стали ватными и непослушными. Руки затряслись. На чём же он погорел? Впрочем, какая разница. Виселица — вот что теперь его ожидало. Табурет под ногами. Пеньковая, грубая верёвка на шее. И солнце. Проклятое, слепящее, смеющееся над ним солнце. Если его повесят, то обязательно днём, когда солнечно и тепло. Чтобы больнее…
А Полина? Это что, вот так уйти? Она останется, будет смеяться, шутить, флиртовать с этим хлыщом? Он сдохнет, а она достанется столичному выродку? Ну, уж нет! Индуров вскочил. Вялость и безразличие пропали в мгновение ока. Нет! Ежели что, господина Белого можно и на тот свет отправить. Первым! И концы, как говорится, в воду! Война, господа! А на войне-то всякое случается.
Индуров ударом ноги распахнул дверь. Дворник с испугом вытаращился на «благородие» в надежде, что тот не примет вредоносных действий в отношении его тщедушной персоны.
— Вот что, морда, — штабс-капитан всегда знал, как обходиться с этой публикой, чтобы всё было понятно с первого слова. — Меня здесь не было! Понял? И если узнаю, что ты хоть слово обо мне кому вякнул, в первом вонючем сральнике утоплю!
— А как же… — рука дворника показала на лестницу, ведущую в ресторацию.
— Он мне про тебя и расскажет! И смотри, дед, я на ветер слов не бросаю!
Олег Владимирович прошёл в комнату для допросов. Старого китайца уже привели и посадили на привинченную к полу лавку. Белый отметил избитый вид сидельца, поморщился от запаха, который исходил от его немытого тела и одежды, и только после того, как открыл окно, спросил:
— Как тебя звать?
Китаец с трудом разжал чёрные от запёкшейся крови губы:
— Иван.
Белый уже знал от Кнутова о странности старика называть себя русским именем.
— А полностью?
— Иван Вейди.
— Давай поговорим, Иван Вейди, о том, что произошло в вашем ху-туне.
Старик приподнял голову:
— Господина знаком с Китаем?
— Немного. Давай по порядку. Начнём с конца. Зачем мальчишка хотел сбежать?
— Я не могу знать за всех.
— Знать ты за всех не можешь. Но мальчишка был не все. Твой племянник.
— Мой племянника убили твой начальника. Не знай, зачем он бегал.
— А что он крикнул, когда выпрыгнул в окно?
— Я старый. Плохо слышать.
— А кто-то зарезал околоточного. Ты и видишь плохо?
— Начальника не мои китайцы резали, — старик говорил с трудом. — Моя говорила начальника, чужой китаец убила…
— И где он — этот чужой китаец?
— Не знаю. Уехал. Плыл. Речка там…
— Да нет, старик, — Белый не выдержал, достал надушенный платок и прижал его к носу. Несмотря на открытое окно, дышать в комнате становилось невыносимо. — Не мог твой гость уплыть на ту сторону. В тот день уже не было джонок. И на пароходе он тоже не мог уехать из города. Ты говорил Кнутову, начальнику, что китаец жил у тебя двое суток. А откуда он взялся? — Старик молчал. — Что ж, раз ты молчишь, будем считать, что один из твоих соотечественников убил полицейского.
— Нет, начальника, — старик с трудом опустился на колени. — Не убивал моя китаска! Никак не убивал! Верь мне, начальника! Чужая китаска была! Совсем чужая!
— О чём он с вами говорил?
— Не знаю, — замкнулся старик. — Моя с ним не говорила.
— А Кнутов сказал, что о хунхузах. О нападении на город? Так? Боишься? Ладно. Не отвечай. Только махни головой. Да? Нет?
Китаец опустил голову, потом, видимо, пересилив себя, кивнул.
— Тот человек был всё-таки с той стороны? Мы проверили всю таможенную документацию. Никто из прибывших в город с той стороны за последнюю неделю не оставался в Благовещенске даже на одну ночь. А тут двое суток! Врёшь, старик, не с того он был берега. Наверняка, кто-то из местных.
Белый перед допросом внимательно осмотрел бумаги с показаниями свидетелей. Никто из них не показал о том, что рядом с китайцами стоял кто-то не азиатского вида. Селезнёв проверил всех китайцев, которые находились в услужении у городских купцов и чиновников, и у всех семерых оказалось стопроцентное алиби. Выходит, о приезжем старик, как и тогда, в запале, так и сейчас, сказал правду. Но что кричал мальчишка, когда выпрыгивал в окно? Вот же головная боль! Живут здесь, рядом с Китаем, а языка не знают! Хоть бы одно слово какое запомнили!
— Ладно, Иван. Меня интересует другое. Ты знаешь о том, что хунхузы сегодня обстреляли город. Одним словом, началась война. Скажи, как будут вести себя твои соплеменники, ежели хунхузы полезут на город?
— Китайца будут спать.
— Что значит «спать»? — не понял Белый.
Однако старик вместо ответа промолчал.
— Может, ты мне всё-таки скажешь, что имеешь в виду под словом «спать»?
Олег Владимирович ещё некоторое время слушал тишину и сопение старика, после чего произнёс:
— В общем так, Иван. — Белый едва сдерживал приступы дурноты, в камере стояла мерзкая духота. — У тебя есть время до утра — вспомнить, о чём говорил приезжий. И откуда он здесь. А теперь, пошёл вон! Солдат!
Конвоир приоткрыл дверь.
— Слушаю, ваше благородие.
— Отведи арестованного. И в баню его сводить! И переодеть! И чтоб до вечера…
Олег Владимирович, едва конвойный закрыл за китайцем дверь, кинулся к окну, хватая воздух словно выброшенная на берег рыба.
Игната, старшего над слугами, в зале мичуринской ресторации штабс-капитан не обнаружил. Индуров достал из портсигара папироску, прикурил, прямо в зале, что было верхом неприличия, и не торопясь вышел на улицу.