За тихой и темной рекой
Шрифт:
— Ступай! — приказала служанке, а сама вновь упала на кровать.
Опять Индуров! Никуда от него не деться. Прилепился словно банный лист… Полина Кирилловна прикрыла глаза. Господи, только бы завтрашний день начался не встречей со штабс-капитаном. Хватит того, что этот влюблённый дурак намедни учудил. Хорошо, папенька не видел. А может, и плохо. Вот посмотрел бы в тот вечер в белёсые его глаза, да поменял бы мнение и о штабс-капитане, и о других офицерах. Всё ему будущее дочери покоя не даёт!
Дрёма постепенно делала своё неторопливое дело. Ещё минута, поняла Полина Кирилловна, и она заснет.
Письмо Индурова навязчиво лезло в глаза. Она повертела в тонких пальцах белый квадратик, тяжело вздохнула и развернула лист:
«Дорогая, обожаемая Полюшка! К сожалению, на некоторое время вынужден покинуть вас. Военные действия вынуждают мою персону оставить город для несения охраны важного, стратегического объекта. Сколько буду отсутствовать, не ведаю. Вполне может так статься, что я Вас более не увижу. А потому, разрешите ещё раз признаться Вам: я Вас люблю, дорогая моя! Не просто люблю, боготворю! И смерть моя, коли таковая наступит, будет во имя Вас, потому, как…»
Полина Кирилловна прервала чтение, брезгливо смяла и бросила бумажный комок в угол. Она легла и слегка прикрылась лёгкой, шёлковой простынёй. Не нужна мне его смерть, усмехнулась красавица. Впрочем, как и жизнь. Полина Кирилловна с силой закрыла глаза. Спать. Забыть и спать. Дура! Вбила себе в голову, будто влюбилась в Олега, а на самом деле… Тело рванулось, резко развернулось в кровати, лицо уткнулось в подушку. А что на самом деле? То и есть! Люблю! Зубы сжали наволочку. Слёзы сами проложили тропинки по щекам. Люблю, и ничего с этим не поделать. А он… Одна только радость — не увидит в ближайшее время Индурова. А ежели и вовсе более не будет того лицезреть, то радость станет бесконечна.
Ничего. Ничего! Как говорит батюшка: иногда и лапти за хозяином ходят. Завтра она как-нибудь придумает, чтобы вновь встретиться с Олегом. Обязательно придумает. А сейчас спать. Чем быстрее уснёт, тем скорее наступит завтра, которое ей принесёт радость от встречи с ним.
Кнутов, сняв с головы котелок и держа его за спиной, медленным шагом сопровождал Киселёва по дороге домой. По инициативе полицмейстера они решили возвращаться пешком. Дрожки губернского полицмейстера следовали за ними, будто надеясь, что хозяин передумает и ещё сядет в них, чтобы побыстрее добраться до опочивальни. Артиллерийский обстрел закончился, и город оккупировала тишина.
Не слышно ни ругани пьяной публики, ни криков молодёжи. Даже птицы боялись выдать себя голосами.
— Что скажете, Анисим Ильич? — после длительной паузы, произнёс Владимир Сергеевич.
Старший следователь вздрогнул. Всё-таки правильно говорят: в присутствии начальства ворон не считают. Постоянно следует быть начеку.
— День выдался на редкость насыщенный, — с трудом подбирая слова, ответил сыщик. — Да и не закончился ещё. Произошло три ограбления. С утра. Два на Рабочей улице и одно на Высокой. Мелкая кража на Северной. На рынке по карманам обывателей прошлись. Думаю, щипачи из ссыльных. Потрясти надо… Остальное так, мелочи: стиранные штаны с верёвки стянули, двух гусей умыкнули. Есть подозрение, что артиллеристы.
— А вы не жалуйтесь. Всё равно не посочувствую. Но за плохо выполненную службу три шкуры сдеру.
Владимир Сергеевич шёл не спеша, доски деревянного тротуара поскрипывали при каждом его тяжёлом шаге. Вдоль всей широкой словно столичный проспект Большой улицы не было видно ни единой живой души. Благовещенск будто вымер.
— Анисим Ильич, — Владимир Сергеевич невольно понизил тон. — Вы с нашим гостем о задержанных китайцах говорили?
— Нет.
— А допрос старика помните? В деталях?
— Так точно.
Киселёв остановился и ткнул указательным пальцем сыщика в грудь:
— А припомните, как старик назвал того китайца, что их с панталыку сбивал?
Кнутов на некоторое время задумался.
— Кажется, «не наш», — неуверенно произнёс он спустя минуту. — Точнее, не так. Он сказал: «чужой китаец»!
— Вот! — указательный палец полицмейстера упёрся сильнее. — И Белый утверждает, будто старик на допросе ему постоянно твердил: «чужой китаец». Вам сие странным не показалось? Как-никак, столько лет в Благовещенске служите.
Кнутов неопределённо пожал плечами:
— Вообще-то о своём земляке так никто из них не скажет. Обязательно имя назовет, из какой провинции, родственные связи.
— То-то и оно! — полицмейстер в третий раз ткнул пальцем Кнутова и продолжал рассуждать на ходу. — Просто «чужой китаец»! Как думаете, кого старик мог иметь в виду?
— Может, — сделал предположение Анисим Ильич, — врёт? И с самого начала нас водил за нос? Простите, господин полковник, за вольность.
— Прощаю. Да только кажется мне, будто старик ждёт, чтобы мы сами догадались. Иначе, почему он так настойчиво нам в головы втемяшивает: «чужой» да «чужой»? И вам, и Белому. Словно, заводной.
— Так напрямую бы сказал!
— А что, как его припугнули? К примеру, боится за свою жизнь. Либо за жизнь близких? — полицмейстер приостановился. — Вы, господин следователь, подумайте над сией задачкой. Не поспите. Чайком побалуйтесь. А?..
Анна Алексеевна подошла к окну и, отодвинув гардину, посмотрела на ночную улицу. Под тополем, в свете луны, привычно и одиноко стояла знакомая высокая фигура Стоянова. И охота ему? Сию минуту ее интересовало, что делает господин Белый.
Придя домой и оставшись одна, сама с собою, она испытала то, что имело название «удовлетворение». Не восторг, не радость, а именно удовлетворение: ещё одна победа, очередное признание, даже трудно вспомнить, которое по счёту. Подобное внимание ласкало её самолюбие.
Единственным, кто после очередного признания покидал особняк Баленских и с настойчивым постояннством возвращался, был господин Стоянов. Он с течением времени превратился в неотъемлемый атрибут при Анне Алексеевне, терпеливо переносящий любое ее раздражение, источником коего могло стать что угодно. Постоянный воздыхатель, стоящий в тени, когда в том была необходимость, и выходящий на свет в случае, ежели владелица его сердца давала соизволение, господин Стоянов сделался необходим Анне Алексеевне. Как необходима вилка на столе, растопка в камине, заколка в причёске. К ним не испытываешь никаких чувств, однако они нужны.