За языком до Киева

Успенский Лев Васильевич

Четко напечатано: «р. Лошка». «р. Сковротка». Если бы топограф сам выдумывал названия, он, конечно, написал бы «Ложка» и «Сковородка». А он, по-видимому, вслушивался в произношение местных жителей, может быть, наводил справки по кадастровым планам.

Значит, как же решить, на чем остановиться?

А я как раз и мобилизовал этот пример для того, чтобы лишний раз показать вам, что в самых простых названиях мест таятся презапутанные загадки. И еще для того, чтобы стало ясно: нет названий простых, все сложны, каждое требует для своего окончательного истолкования больших, часто непропорционально больших усилий.

Что же я скажу все-таки про эту пару топонимов? Конечно, перед нами еще один образчик спорышки. Но как образовалась спорышка и каков ее сокровенный смысл, я вам разъяснить не могу.

Да и каждому, кто решил полностью или отчасти посвятить себя вопросам топонимики, следует раз навсегда принять в расчет: только очень малый процент имен мест может быть бесспорно разъяснен и истолкован. Огромное количество их и сейчас остается нераскрытым, да, вероятно, никогда раскрыто не будет.

Так тем более следует торопиться, работать над теми, которые мы пока еще имеем возможность разгадать. Чем старше, тем они становятся таинственнее, речь их делается глуше, и, наконец, они могут онеметь навсегда.

УТОПИЯ

1516 год. Над миром горит заря Возрождения. Лучи ее еще не везде с одинаковой яркостью освещают землю.

Только четверть века назад Колумб отплыл из Палоса в Неведомое. Только через три года продолжит его дело Фернандо Магеллан. Галилей родится через сорок восемь лет, Даниель Дефо — через сто сорок три и Джонатан Свифт — через сто пятьдесят один год.

Еще в далекой Московии сидит на великокняжеском престоле князь Василий, отец Иоанна Грозного, сын византийской царевны. Еще Мартин Лютер ревностно перепечатывает творения католиков-мистиков и мечет чернильницами в самого настоящего дьявола.

Но в швейцарском Базеле уже живет прославленный автор «Похвалы глупости», Герхард Герхардс, голландец, более известный под именем Эразма Роттердамского.

И он пишет письма в туманный Лондон, члену, а потом и председателю Палаты общин Томасу Мору…

В один спокойный вечер досточтимый Томас Мор сам садится к столу, обуреваемый стремлением написать книгу и изложить в ней свое, уже сложившееся кредо гуманиста.

Он берет в руку гусиное перо и выводит на чистом листе заголовок:

«Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии…»

Рождается новое слово, и не просто слово, а топоним. Только не обычный, не из тех, о которых мы до сих пор говорили, а утопический.

Образованнейший человек своего времени, Мор захотел изобразить государственное и общественное устройство, которое представлялось ему идеальным.

Он отлично понимал, что в реальном мире в его время оно не может возникнуть нигде. Свою фантастическую страну он вынес на вымышленный остров, которого тоже нигде не существовало, и назвал его УТОПИЕЙ, умело и хитроумно связал в единое целое два греческих слова — отрицание «у» и существительное «топос». Первое значит «не», второе (оно же входит и в название науки, которой посвящена эта книга) — «место». Утопия, страна, не имеющая места, безместная. «Остров Небывалец» — вот что значило имя.

Ни сам Мор, ни его биографы не поведали миру того, как пришло в голову великому человеку, остряку и мудрецу, другу королей и жертве палача, свободомыслящему философу и верующему католику, как ему пришло в голову само название для его чудесного острова. Мы знаем только, что он усердно занимался греческим языком, а в то время в Англии язык этот признавался опасным предметом для изучения.

Но можно поручиться за одно: самый остроумный человек своего века (таким его признавал великий Эразм), несомненно, никак не мог предугадать судьбы изобретенного им слова. Подумайте сами: «утопический», «утописты», «утопизм» — что только не называют им спустя полтысячелетия после его появления на свет!

Мы говорим об «утопическом социализме». Мы называем «утопической» определенный вид литературы, делая это слово синонимом слова «фантастический».

Само название «утопия» потеряло прописную букву в своем начале, стало значить в общежитии «безудержная фантазия, ни на чем не основанная выдумка». Имя места вымышленного приобрело большую жизненность, чем многие его вполне реальные собратья.

Был в древнем мире топоним УТИКА — город неподалеку от Карфагена. Что осталось нам от него? Прозвище одного из римских полководцев, Катона Утического, и только. Одним лишь историкам название знакомо и вызывает у них какие-то ассоциации. А имя никогда не существовавшего острова Утопия звучало, звучит и будет звучать.

Тезка Томаса Мора, итальянец Томмазо Кампанелла родился для долгой и нелегкой жизни через тридцать два года после того, как голова великого англичанина скатилась с окровавленной плахи, — в 1568 году. Его не казнили, его только продержали почти тридцать лет в неаполитанской тюрьме.

Выйдя из нее, он выпустил в свет удивительное сочинение — полуроман, полуфилософский трактат. Действие, как и у его старшего собрата, разворачивается в идеальной стране, в городе не то что будущего, в городе мечты. Город носит гордое имя ЦИВИТАС СОЛИС — «Город Солнца», «Солнцеград»…

Город Солнца и Утопия — почти что синонимы, как МОНБЛАН — Белая гора Альп и БЕЛУХА — Белая гора Алтая… Потребность воображать себе дивные города и страны, где жизнь идет так, как хочется, чтобы она шла, человеку, подавленному и возмущенному ее действительным течением, висит в воздухе.

И не только висит, но все чаще и чаще дождем выпадает в мир.

Явился Свифт и выбросил читателям целый ворох всевозможных тщательно продуманных вымышленных топонимов. Тут и ЛИЛИПУТИЯ — страна низкорослых человечков, тут и ее столица МИЛЬДЕНДО. Тут БЛЕФУСКУ, соседняя с Лилипутией страна. И БРОБДИНЬЯГ — страна великанов. И ЛАПУТА — остров странных чудаков, а за ней БАЛЬНИБАРДИ, ЛОНЬЯГ, ГЛЮБДОБДРИБ, и все это рядом с нормальными ЯПОНИЕЙ, НОВОЙ ГОЛЛАНДИЕЙ… Целый неведомый мир вымышленных стран и таких же созданных безудержной фантазией топонимов.

Не всем им суждена долгая жизнь моровской Утопии.

Мы с детства знакомимся со Свифтом, яростнейшим из сатириков мира, как с веселым сказочником, и влюбляемся в его вымыслы, даже еще не замечая яда, брызжущего из них. Проходят годы, и кто из нас хоть раз в пять лет упомянет слова «Бробдиньяг» или «Лапута»? А лилипуты и Лилипутия не сходят у нас с языка.

Лилипуты — как бы этноним, название открытого Свифтом народца. Но — только в результате русского, не совсем точного, перевода. Английские «лилипьюшн», собственно, означает «лилипутийцы», жители Лилипутии: так у Свифта называется сама страна. Свифт сотворил прежде топоним и только от него произвел название народа, а не наоборот. Интересно, откуда все-таки он взял нужные материалы, нужное звучание?