За зеркалами
Шрифт:
Люк ко мне склонился через весь стол и прошипел сквозь плотно сжатые зубы:
– Какого чёрта, Ева?
– Он сказал «изнасилует и потом прикончит», - также шёпотом, глядя, как раздуваются недовольно ноздри помощника.
– И что?
– Люк схватил меня за локоть, и пальцы больно впились в кожу...и мы оба с ним вздрогнули от неожиданности, когда в комнате грохот раздался. Дарк, прищурившись, пнул стул так, что тот упал, и сейчас мужчина как-то слишком пристально и зло смотрел на ладонь Люка на моей руке до тех пор, пока тот не догадался и, ошарашенный, не убрал свою ладонь. И только тогда задержанный кивнул, отходя к двери и прислоняясь к ней спиной, словно позволяя нам продолжить разговор.
– Он сказал, - стараясь говорить еле слышно и глядя в смуглое нахмуренное лицо Люка, - сначала «изнасилует», а потом «прикончит», понимаешь?
– Арнольд, прекрати играть со мной в шарады! Какая разница, что он сказал сначала, что - потом?
– Разница в том, что детей сначала убивали, потом насиловали.
– Очередность слов? Серьёзно? ЭТОМУ ты придаёшь значение? Послушай, девочка, это тебе не кражи мелкие расследовать, да редкие убийства пьяных бродяг. Здесь всё куда серьёзнее, и эта сволочь, - он кивнул головой в сторону Дарка, - переиграет тебя в этой твоей словесной шараде на раз-два, если будешь обращать внимание на такие глупости.
– Уходи, Люк. Мне нужно допросить подозреваемого. Одной.
К окну отвернулась, медленно выдыхая, собираясь с мыслями, ожидая, пока закроется за Томпсоном дверь. Усмехнулась, увидев небольшую толпу людей в грязной, рваной одежде не первой свежести. Они громко о чём-то разговаривали, передавая друг другу одну сигарету и нетерпеливо поглядывая на окна полицейского участка. Как шутил Люк, это была свита нашего короля с катакомб. Дежурили здесь день и ночь с тех пор, как несколько человек буквально ворвались в участок и потребовали допросить их по делу Дарка.
– Они тебя любят.
– А другие, - он равнодушно плечами пожал, - ненавидят.
Он говорил про другую толпу, ту, которая состояла из людей обеспеченных, из представителей церкви, местного правления и бизнесменов, пришедших с транспарантами и требовавших казни Живописца. Они кидались камнями и палками в окна, выкрикивая лозунги и ругательства.
– И тебе безразлична ненависть этих других?
Края чувственных губ дернулись кверху, будто он хотел улыбнуться.
– Мне и их любовь безразлична.
– А что насчет этих? Они стоят здесь несколько часов подряд.
На этот раз усмехнулся он.
– Им просто больше некого любить.
– А разве человеку обязательно кого-то любить?
Спросила и замерла - его взгляд изменился, потяжелел, став свинцовым.
– Чтобы не скатиться в самую бездну - да. А вы никого не любили, мисс Арнольд?
Пожала плечами, отводя глаза.
– Почему не любила? Папу...маму. Как все.
И снова ухмылка исказила его рот, и я прикусила губу - в черных глазах холод появился, и желваки заходили на скулах. Невольно засмотрелась на его лицо. Запоминающееся, необычное. Хоть черты и правильные, но нет ощущения смазливости, скорее, мужественность в каждой линии. Прямой нос, ровные темные брови, губы...чувственные. Почему-то это слово пришло на ум. И глаза...чёрные глаза, в которых будто сама бездна затаилась. Он ими насквозь прожигал, казалось, особенно когда заходил в кабинет, хоть и закованный в наручники, но как к себе домой, по-хозяйски и медленно, чертовски медленно разглядывал меня с ног до головы. Молча. Уверенно. Так, будто искал, что во мне изменилось за ночь...или будто имел право так на меня смотреть. Взгляд, от которого в жар бросало, потому что впервые поняла, что взглядом на самом деле раздевать можно. И от такого взгляда действительно чувствуешь себя обнажённой. Слишком обнажённой.
– А мужчину?
Хриплый голос возвращает в реальность, заставляя сосредоточиться на его словах. И в ту же секунду раздражение испытать от собственной реакции на его голос...и на себя за то, что позволяю подозреваемому задавать подобные вопросы. За то, что образ Росса возник перед глазами...и он размытый. Впервые за последние несколько месяцев. Неясные очертания мужского лица, как непрошеное напоминание о прошлом. И нет такой привычной тоски, которую ощущала при каждой мысли о нём.
– С каких пор здесь вопросы задаете вы, Дарк?
– Мы давно уже перешли на «ты», разве нет?
– склонил голову набок, улыбнувшись, а у меня от этой улыбки мурашки по спине пробежали - самоуверенной, наглой. И на ум одно слово пришло - сильный. Силой от него веет мужской. Той самой, настоящей, которую женщина за версту ощущает. От бродяги, живущего за городом в старом домике на территории катакомб. С другой стороны, кем нужно быть, чтобы стать во главе десятков бездомных, маргиналов, не признающих ни власть, ни законы? Какой мощью нужно обладать, чтобы получить власть над подобными людьми?
И да, мы давно перешли на «ты». Перешли, потому что Дарк уже на второй день отказывался отвечать на любой мой вопрос, в котором не будет звучать его имя. А я уступила его требованию. Уступила, потому что произносить его имя казалось таким естественным, таким правильным...и потому что этот ублюдок действительно молчал, даже когда разъярённый Люк пригрозил выбить из него дух, если не заговорит. Так и безмолвствовал до тех пор, пока я всё же не обратилась к нему по имени.
– Не заставляй меня вернуться к началу нашего пути...Натан Дарк.
– Если это подарит мне ещё неделю рядом с вами, мисс Арнольд...
Резко встала со своего места, с шумом отодвинув кресло. Иногда его наглость раздражала...чаще всего, да, чаще всего она раздражала.
– Послушай...
– Это вы послушайте, мисс Арнольд..., - ударила ладонями по столу, когда он перебил меня, но этот хам даже внимания не обратил, повышая голос, - ведь вы же интуитивно знаете, поэтому и сомневаетесь. Вы же чувствуете, что мы с вами по одному пути идем. Что мы с вами одного хотим.
– И чего же ты хочешь, Дарк?
– Вас. Я хочу вас, - пауза длиной в бесконечность, в которую я замираю, чувствуя, как словно легкие перехватило колючей проволокой, которая в диафрагму впивается, и больно сделать даже вдох. Не в силах поверить услышанному смотрю в его глаза, затянутые ожиданием...да, он ждёт моей реакции на свою наглость. А я...я сама не могу объяснить себе, почему вдруг от этих слов стало жарко. Невыносимо жарко, и вмиг пересохли губы, а ладони вспотели, и захотелось вытереть их о платье.