За живой и мертвой водой
Шрифт:
— Подойдите ближе. Всех поймали?
— Друже Вепрь… — уклоняясь от ответа начал оправдываться Довбня. — Они с винтовкой, отстреливались. А у нас…
— Кто убежал?
— Двоих не нашли. Того москаля, что молился, и власовца. У власовца винтовка.
— Живым никого не взяли?
— Нет.
— Из моих хлопцев кто–нибудь убит?
— А есть… — завертел головой сотенный.
— Сколько?
— Ну, считайте: двоих сразу. Да еще одного в лесу… Этот, правда, не ваш, а куренного. Один ранен в руку. И пес пропал… Татарин его удушил, пес ему все руки покусал.
— Где убитые?
— Сюда
— Советов закопать в лесу. Вместе с овчаркой.
— Слушаюсь, друже Вепрь.
— Наших приготовить к похоронам. С войсковыми почестями.
— Ну, то уж известно…
Окружной подал Довбне список, устало закрыл глаза.
— Посмотри Эти люди стояли на левом фланге? Ты можешь подтвердить?
Довбня прочел список:
— Так. Эти всегда на левом, потому как самые низкорослые.
— Всех знаешь?
— Так.
— Кто на подозрении? — открыл глаза Вепрь.
Сотенный не ожидал такого вопроса, глуповато–растерянно взглянул на окружного и еще раз прочел список.
— Вроде… Ничего такого не замечал.
— Кто–то из них бросил гранату… — тихо и многозначительно сказал Вепрь и снова закрыл глаза.
Довбня остолбенел. Он сам задумывался над причиной неожиданного взрыва, но ему и в голову не могло прийти, что это была граната, брошенная кем–то из вояк. Сейчас только одно такое предположение повергло его в ужас. Сотенный оторопело взглянул на Могилу. Тот не мог говорить, но подтверждающе затряс головой — он был согласен с окружным.
— Кто из этих людей вызывает доверие? На кого ты можешь положиться, как на самого себя?
— Ну как же! — в отчаянии вскрикнул сотенный. — Да хотя бы роевой Топорец. Ведь Топорец и привел этих советов.
— Послать за Топорцом. Пусть ждет. Я скажу, когда зайти.
Сотенный выбежал из хаты и тут же вернулся. Вид у него был несчастный — не успел принять сотню, как одна беда за другой. Уж лучше бы Богдан за все отвечал…
— Читай список. Говори, какая фамилия, откуда он, сколько времени в сотне, что за ним замечалось. Плохое и хорошее. Полную картину.
Довбня начал давать характеристики каждому. Он то и дело сбивался, путал, но Вепрь не перебивал его, и лишь когда речь зашла о Топорце, попросил еще раз назвать фамилию роевого.
Дошла очередь до Карася. Сотенный с самой лучшей стороны аттестовал молодого расторопного и смелого вояку, но на лице Вепря уже появилась ласковая сладенькая улыбочка.
— Говоришь, в сотне он около месяца?
— Так.
— Привел его Богдан?
— Так, друже Вепрь, он явился с Богданом. Такой худой, несчастный, в тюрьме сидел перед этим. В ровенской тюрьме. Сейчас отъелся немного, как говорится, пришел в себя. Боевой, исполнительный. Огонь, а не хлопец! И сегодня первый мне на помощь бросился, прямо под пули лез.
— Первый… Под пули… — с улыбочкой кивал головой Вепрь.
Могила вынул из планшетки тетрадь и написал на обложке: «Карась — сознательный украинец, хорошо отвечал на вопросы во время моей беседы. Вряд ли его следует подозревать».
Окружной прочел и приказал:
— Топорца!
Брат Ясного… У Вепря были сложные отношения с Ясным. Он восхищался Петром и в то же время презирал его. Они были людьми разного склада. Вепрь считал себя человеком, умеющим реально оценивать обстановку. Для него, от природы склонного к авантюризму, в мире не существовало ничего святого. Он давно принял для себя девиз иезуитов — «Цель оправдывает средства» — и не очень–то смущался, если средство надолго заменяло цель. Петр Карабаш был идеалистом, витал в облаках, парил там в поднебесье на крыльях национальной идеи… Он не признавал никаких компромиссов с совестью и если бы узнал о связях Вепря с немецкой разведкой, не стал бы искать смягчающих обстоятельств, а, не раздумывая, потребовал бы смертной казни для «предателя». Между тем Вепрь был уверен, что именно эти связи приносят оуновцам куда больше пользы, нежели «принципиальная» позиция оторванных от реальной почвы «кристально чистых» болтунов.
Ясный своей рукой застрелил младшего брата… Шестнадцатилетнего мальчишку! Вепрю было бы понятно, если бы Петр сделал это ради своей карьеры, славы, но Петр не был карьеристом, этот психопат действовал во имя высоких принципов. Как оказалось, брат Ясного ни в чем не был виноват. Вепрь уже располагал точными сведениями, каким образом аковцы[12] подготавливали и провели свою операцию против хутора Рутки Это делалось, видимо, не без благословения «друга Украины». Что поделаешь — политика. Ясный политиком никогда не был. Взял и ухлопал несчастного хлопца… Нет ничего хуже этих святош, одержимых, прущих напролом. Таково было мнение о Ясном у окружного. Однако сейчас, когда неистовый Петр Карабаш был мертв и уже не представлял никакой угрозы для Вепря, — образ погибшего соратника менялся в сознании окружного, приобретая все более и более светлые, героические черты.
И вот перед ним брат Ясного. Роевой… Это тоже похоже на принципиального Петра — он мог бы устроить брата куда–нибудь повыше, но, видимо, счел, что так будет несправедливо, пусть брат сам пробивает дорогу наверх. Держал хлопца в черном теле. Ну что ж, он, Вепрь, позаботится о карьере брата своего погибшего товарища. Это последний из Карабашей… Не надо говорить ему о гибели старшего брата. Узнает сам. А ведь не похож на Петра, совсем не похож. Может, ошибка?
— Псевдо, фамилия, имя?
— Топорец, Карабаш, Степан.
— Старшего брата имеешь?
— Так.
— Имя брата?
— Петро.
— Когда видел брата в последний раз?
— Давно. Месяца два…
— Письма не получал?
— Получил… Неделю назад.
Слегка покраснел — знает о судьбе младшего. Петро все написал. Держится достойно, хлопец с характером.
— Шеренговый Карась в твоем рое?
— Так.
— Что можешь сказать о нем?
— Что я скажу… Приказы исполняет. Бойкий, все хватает на лету. И чтоб потянул у кого что–нибудь, этого не слышно. Ведет себя хорошо.
— Что–нибудь рассказывал о себе? Кто он, откуда?
— Он из Ровно, сирота будто бы. Был в Германии на работе, по болезни его отпустили оттуда, потом сидел в тюрьме в Ровно.
— Его Богдан в сотню привел. Где его Богдан выкопал?
— Этого я не знаю.
— Я знаю, друже Вепрь, — торопливо вмешался Довбня. — Мне Богдан рассказывал. Они ехали в поезде…
Окружной скривил губы, легонько махнул рукой. Сотенный понял этот жест и сейчас же умолк.
— Скажи, друже Топорец… Когда все это произошло… ты стоял на левом фланге?