За живой и мертвой водой
Шрифт:
— Сокол его перевязывал, говорит, что совсем маленькая дырочка. Там уже докторов наехало!
Оказалось, что Савке приказано сразу же возвращаться, и Белый не стал его задерживать, только дал на дорогу хлеба и сала.
— Скажешь Вепрю, если будет спрашивать, что мы тут не сидим без дела. Каждую ночь — человек пятнадцать–двадцать… Так что его приказ выполняется.
Савка пообещал все передать и зашагал к лесу, а Белый, предупредив Вороного, чтобы смотрел в оба, повел Степана в дом. Он чиркнул зажигалкой и, хотя на столе стояла керосиновая лампа, зажег каганец. Слабый дрожащий огонек разгорелся, осветил большую комнату с печью и приделанной к ней плитой.
— Садись, друже. Пока приедет Месяц с хлопцами, я тебе кое–что объясню, но сперва… — Белый
Степан подумал, что Белый имеет в виду «гибель» Юрка и насторожился. Соболезнование показалось ему притворным.
— Что говорить… — сказал он сдержанно.
— Да, да, слова бесполезны, но твой брат был сильной, кристально чистой личностью, и мы сохраним память о нем в наших сердцах.
«Это о Петре, — догадался Степан. — Петра нет в живых… Боже!» Он почувствовал, что лоб и щеки становятся холодными.
— Я думал, ты знаешь… — оживился Белый с любопытством поглядывая на брата Ясного.
— Как это случилось? — тихо спросил Степан.
— В Ровно казнили четырех наших. Повесили.
— За что?
— Немцы… — пожал узкими плечами Белый, точно одно это могло служить объяснением всему.
Степан больше ни о чем не спрашивал. Петро погиб… Немцы… Было время, когда Петро молился на Гитлера. Было такое время… Это уже потом он начал ненавидеть немцев. Но он ни разу не проклял войну, на войну он возлагал все свои надежды. Нет Петра. Вот почему так ласково обошелся Вепрь с братом Ясного… Степан был подавлен, он испытывал почти физическую боль, точно из груди его вырвали что–то, но странно, эта боль была в то же время каким–то облегчением ему. Похожая на Гипноз, деспотическая власть старшего брата не существовала. Теперь Степан был волен распоряжаться своей судьбой и за все отвечал только перед своей совестью.
— Что поделаешь, друже Топорец! Борьба требует жертв. Украина не забудет своих верных сынов.
Монотонный голос Белого совершенно не соответствовал тем пышным фразам, какие он произносил. Степан сел, оперся локтями о стол, закрыл лицо ладонями. Верные сыны Украины… Тот пленный украинец сражался с немцами, а Вепрь объявил его врагом Украины. Богдан не выдержал, отомстил за сестру — забрали ночью, ни слуху ни духу. Юрко тоже враг… Белый просил передать Вепрю, что они не сидят без дела, каждую ночь человек пятнадцать–двадцать… Это же они своих убивают, берут людей по селам. Враги…
Степан поднялся, сказал, не глядя на Белого:
— Я выйду, похожу.
На дворе было темно, мелкие сухие звезды мерцали над головой, и только на западе, над лесом, как памятка о прошедшем дне, зеленел краешек неба. Степан медленно пошел по улице среди развалин. Развалины пугали его, остовы печей казались фигурами женщин, укутанных в черные траурные одежды — пришли на родные пепелища и застыли в скорбном молчании… В теплом душистом воздухе бесшумно проносились едва различимые в темноте летучие мыши–кажаны. Впереди у самой земли мелькнули тени. Степан поднял обломок кирпича и запустил в ту сторону. Послышались визг и рычание. Собаки… Что они нашли тут? Он повернул назад.
Завтра ночью Юрко придет в Горяничи. По первоначальному своему плану Степан намеревался только встретиться с братом, предупредить его об опасности. Ради этого он и согласился отправиться к Месяцу. На новом месте он мог потребовать, чтобы его отпустили на день–два — сходить за вещами, наведаться к тетке. И никто бы не заподозрил. А после встречи с братом он нашел бы повод отказаться от службы в эсбе. Сказал бы, что у него сильное нервное расстройство… Нет, он не собирался стать палачом. Служба в сотне — другое дело. Теперь в связи с гибелью Петра положение изменилось, и Степан начал подумывать о том, как бы ему совсем порвать с бандеровцами. Уйти не трудно — он мог бы разыграть самоубийство, оставил бы на берегу реки шапку с запиской и — ищи утопленника. Уйти можно, весь вопрос — куда? Хоть добровольно на работу в Германию отправляйся…
Белый просматривал записи в разложенных на столе тетрадочках.
— Ну, немного полегчало, друже? — спросил он, сочувственно поглядывая на входящего Степана. — Садись рядом, я тебя познакомлю, как вести нашу бухгалтерию.
— Зачем это мне?
— Как зачем? Вепрь послал тебя к нам на практику. Потом, наверное, пошлют в школу, и через три месяца будешь следователем, а может быть, и комендантом.
Степан сдержал вздох, молча кивнул головой. Белый развернул на столе кусок старой польской военной карты, наклеенной на более плотную бумагу, и начал вступительную лекцию. Он объяснял толково, коротко и ясно. Подвластная их районной СБ территория, границы, количество населенных пунктов, число жителей… В целях конспирации районная СБ не имеет постоянного места расположения. Есть три пункта, где они чаще всего появляются: этот хутор, бывшая усадьба Лещинского и Братынское лесничество. Стоянка — не более суток. Сделали свое дело, погрузили имущество на подводы и уезжают в неизвестном направлении. В каждом селе имеется три тайных агента–информатора. Двое из них знают друг друга, работают совместно. Их задача собирать сведения о настроениях, разговорах, поведении жителей. Третий — особо надежный и засекреченный, о существовании которого знают только Месяц и он, Белый, тайно следит за действиями обычных информаторов и, если нужно, проверяет их сообщения. Это принуждает всех агентов работать добросовестно и старательно. Лентяев и обманщиков наказывают шомполами. За более серьезные провины — смертная казнь. Работы много. В их команде всего десять человек. За последние двадцать дней они уничтожили 38 членов коммунистических ячеек, 85 сочувствующих большевикам, 16 болтунов, выступавших с агитацией против ОУН, 18 советов, три польских семьи, пытавшихся переехать ночью с Волыни на территорию Галичины, и задержанных на шоссе у Братына четырех евреев. Всего с поляками 153 человека. За это же время шомполами наказаны семь человек.
— Представляешь, друже, с какой нагрузкой приходится работать!
Называя цифры, Белый энергично двигал оттопыренным указательным пальцем, точно перебрасывал костяшки на счетах. Степан смотрел на «бухгалтера» и не мог поверить, что все, о чем спокойно говорил следователь эсбе, правда. Рядом с ним сидел худосочный, узкогрудый юноша с бледным постным лицом, воспаленными глазами. Одного удара кулаком было бы достаточно, чтобы свалить эту гниду с ног. А вот, поди же, девять таких вурдалаков сжили со света сто пятьдесят человек. За двадцать дней управились — у Белого все подсчеты точные. И все же не верилось. Особенно поразила Степана первая цифра.
— Друже Белый, где вы набрали столько коммунистов? Ведь кто не ушел с советами, тех немцы сразу же постреляли…
Белый поджал губы, не ответив, направился к плите, разжег дрова.
— Видишь, какое дело, — сказал он, ставя на плиту сковородку. — Если у нас какой–нибудь вуйко на подозрении, допустим, работал он при Советах в кооперации, или был депутатом сельсовета, или активничал, выступал на собраниях, и наш информатор доносит, что вечером в его хате собирается тайком компания — что это такое, по–твоему? Тут уже нет сомнений — коммунистическая ячейка.
Степан не смог сдержать своего изумления:
— А может, они водку пьют или в карты играют?
— Э–э, друже, ты я вижу, наивно смотришь на вещи. Мы уже разгромили не одну такую ячейку. Нас не проведешь, мы знаем, кто чем дышит.
— И эти люди признались, что они состояли в Коммунистической партии? Покажи мне протокол допроса.
Белый резал сало на сковороду. Тонкие бескровные губы его растянулись в улыбке.
— Нам бумаги не хватит, если мы начнем составлять протоколы. Признание нам тоже не обязательно. Иной вуйко такой упрямый, что хлопцы из него душу выбьют, а он и одного слова не скажет. Возьми вон ту тетрадь, что посредине. Смотри, там список. Мне информаторы сообщают, а я записываю. Каждому строчка — фамилия, имя, в каком селе или хуторе живет. Если коммунист, — ставлю перед фамилией восклицательный знак. Видишь там?