Забиба и царь

Хусейн Саддам

– Я хочу сказать, мой царь, но не для того, чтобы уязвить тебя, а из уважения к тебе и к способностям твоего ума, который, если бы он вырвался из оков и сбросил тяжесть, под коей изнывает, занятый богами, вопросами власти и заговорами, сослужил бы народу огромную службу. А я готова сослужить службу тебе, а затем и моему народу.

Прервал царь ее слова, сказав следующее:

– Не говори мне, что ум мой может служить народу, а говори, что я могу облагодетельствовать моих подданных, ибо я - господин народа, а не слуга его.

– Прости меня, царь мой. Конечно, ты господин своего народа, но ты и слуга его.

– Нет, я не слуга, Забиба.

– Прошу твоего прощения и

взываю к твоему терпению, царь мой. Я не имею в виду, что тот, кто служит народу, служит каждому его представителю, как это делают те, кто прислуживает за плату или вознаграждение. Я имею в виду, что ты, являясь предводителем народа, на основе жестких принципов отстаиваешь его интересы, охраняешь границы нашего царства, преумножаешь богатство нации, хранишь ее высокие идеалы, привносишь в жизнь народа все высокое и полезное. Ты ратуешь за людей, отдавших в твои руки власть над собой, и служишь их принципам. Вот правильное понимание служения народу.

Сказал царь:

– А разве присутствие чужеземной силы на земле государства противоречит высоким идеалам? Разве ты не видишь, что многие цари вокруг нас призвали к себе чужеземцев, и они пребывают на их землях и по сей день. Тебе кажется, что это бросает тень на них и на их государства?

– Да, мой великий царь. Воистину, присутствие в стране чужеземцев, самовольное или по приглашению, их влияние на мировоззрение и традиции народа, на свободу воли его царя противоречит понятию свободной страны, и сыны этой страны не свободны в ней.

– Говорят цари, что так лучше.

– Что лучше, мой царь?

– Говорят, что лучше, когда чужеземцы остаются на земле государств и когда возможности их правителей ограничиваются, дабы они не были свободными настолько, чтобы противоречить стремлениям и планам чужеземцев.

– Почему же так лучше, мой царь?

– Чтобы правителям не пришлось служить народу, если их государство будет полностью освобождено от чужеземцев.

– Но в таком случае они служат чужеземцам, господин мой.

– Возможно. Но в один прекрасный день, как говорят, чужеземцы уйдут со своими армиями туда, откуда пришли. Они уйдут, и тогда правители станут свободными и не отягощенными связью с народом. Они станут свободными, вместо того чтобы быть слугами народа. Не будут они служить и чужеземцам, которые будут уже далеко. Разве это не логично, Забиба?

– Нет, мой царь, все обстоит не так просто, как ты говоришь. Даже если ради продолжения беседы согласиться с некоторыми твоими доводами.

– Как это, Забиба?

– Всегда найдется тот, кто думает, что его желания легко исполнятся, если он сослужит службу чужеземцам, но в этом случае он станет не только слугой, но еще и пленником. Причем пленником униженным, который сдался врагу своей нации, не сражаясь, не сломав, как положено, ни копья, ни меча, ни лука. Будет прислугой без оплаты, как тот, кто прислуживает в домах и в лавках, или что-то в этом роде. Станет делать работу, в которой не будет и малой доли законной профессии. Существует огромная разница между царем и обычным человеком. Когда обычный человек нанимается по контракту, у него есть возможность прервать контракт или пересмотреть его, если для него не находится достойной работы. Но царь, находясь на службе у чужеземцев, такого позволить себе не может. Народ будет против царя, когда окончательно утратит к нему доверие, и если царь будет рассуждать и поступать таким образом, народ никогда уже не сплотится вокруг него и никогда его не простит. Начинающему правителю, который стремится сделать народ могущественным, отстаивает его интересы и независимость, пусть и совершая ошибки, народ позволит начать все сначала и исправить эти ошибки. Но того, кто

его предал, народ не простит. Народ все простит тому, кто принимает волю народа и не противится ей, кто готов пойти на большие жертвы, жертвуя даже короной. А того, кто принял условия чужеземцев, унизив тем самым достоинство своего народа и забыв о том, что такое могущество государства, народ не простит и будет замышлять против него. Тогда испытает царь или правитель одиночество в полном его смысле, а тот, кто испытывает одиночество, понимает, что такое отчужденность, и дрожит от страха. Твое положение будет ничем не лучше, мой царь, если ты уподобишься тем царям, что вокруг нас. Ты окажешься в кулаке у чужеземца и станешь послушен движениям его пальцев. Ты будешь служить ему во всем, чего бы он ни потребовал, нравится тебе это или не нравится. Ты утратишь сладость ощущения того, что ты слуга народа и его господин или, если хочешь, господин его и слуга, и, находясь под влиянием чужеземца и под его властью, никогда уже не станешь господином. Ты станешь презренным слугой, а не тем слугой, что занимается благовидными делами. Так не лучше ли быть слугой народа и господином его, чем презренным прислужником чужеземцев?

– Да, но лучше господином народа и слугой его, Забиба.

Поднялась Забиба, обняла царя обеими руками и, не спрашивая его на то разрешения, поцеловала его в лоб. Так уж заведено у царей, что простолюдин, прежде чем поцеловать царя, должен спросить его согласия, а тот вправе позволить или отказать. Зато если царь пожелает поцеловать любую женщину из народа, ему нет нужды спрашивать у кого-либо разрешения.

* * *

Царь сказал:

– Я снова хочу вернуться в прошлое и сказать, что в те времена, когда я навещал вас в деревенском доме, расположенном рядом с домом презренного Хискиля, и когда ты приходила ко мне во дворец, в речах твоих был виден опыт простого человека и глубокое знание вопросов власти. Скажи мне, где и как ты могла узнать все это.

– Мой ответ так важен для тебя, мой царь, что мне ничего не остается, как отвечать?

Удивило царя, что Забиба колеблется с ответом, и еще больше захотелось узнать то тайное, из-за чего Забиба не спешит отвечать на его вопрос. Он сказал:

– Разве не ясность и равенство - то, на что опираются любые отношения?

Отвечала Забиба:

– Ты прав, мой царь.

– Разве не необходимо, чтобы между влюбленными было равенство, Забиба?

Сказав это, царь заимствовал то, что говорила когда-то сама Забиба, словно хотел напомнить ей сказанное и тем самым облегчить ответ на его вопрос.

Забиба сказала:

– Да, мой царь, об этом я тебе раньше уже говорила.

– Так желаешь ли ты себе того, чего не пожелала бы другим?

– Боже упаси меня поступить так, мой царь, это было бы эгоистично, и никто не доверял бы мне после такого.

– Тогда отвечай на мой вопрос.

– Твоя воля, мой господин.

Было видно, что она предпочла бы не отвечать, но он не освободил ее от ответа.

– Я говорила и рассказывала тебе о том, что имеет отношение к народу, о предпосылках и чувствах, об образе мышления, о приятии того, что можно принять, и об отвержении того, что он отвергает.

И, сказав об отвержении того, что народ отвергает, она добавила:

– Но я не могу в этом выражать точку зрения всего народа. Я говорю только от имени основной его массы.

– А почему ты не можешь выражать позицию всего народа? Разве не гарантировал я тебе равенство в нашем разговоре?

– Гарантировал, мой царь, но я не давала тебе этот тяжелый ответ, пока ты не подготовился к тому, чтобы вынести его тяжесть. Чтобы не тяжело тебе было слушать о том, что не приемлет народ.