Забирая Еву
Шрифт:
— Мы все сами сделали, Ева, - произносит со скучающим, равнодушным видом, а я взрываюсь, выплескиваю на него всю свою боль.
— Что мы сделали?! – толкаю его в грудь. Ненавижу его равнодушие. Все что угодно, но только не оно. Кай с легкостью перехватывает мои руки. Сжимает запястья до боли, притягивает к себе. Смотрит на меня словно на нечто постыдное.
— Пока ты скакала на мне, он там подыхал, Ева. Ни имея ни единого шанса на спасение, — каждое его слово ударом под дых. Меня буквально скручивает от боли.
— Перестань это делать! –
Кричу на него, стоя под проливным дождем. Вода стекает с меня ручьем, смешиваясь со слезами.
— Перестань мешать наши чувства с грязью!– вырываю свои руки из его захвата. Снова толкаю его.
Теперь он не реагирует. Словно устав от моего спектакля, опускает руки, со скучающим видом позволяя избивать себя. Я бью его, молочу руками по лицу, по груди. Но он словно скала. Даже с места не сдвигается.
— Все кончено, Ева, — абсолютно ровный голос. Ни одной эмоции. Полное равнодушие.
Теперь ярость сменяется болью, последние отголоски надежды ускользают, утекают сквозь пальцы.
— Ты слышал, да? Ты слышал наш разговор?
Хватаюсь за лацканы его пиджака, словно за последнее спасение. Рыдаю, перехожу от обвинений к мольбе. Жалкая. Какая же я жалкая. Он отталкивает меня, пытаясь пройти к двери подъезда. А я волочусь за ним, словно дворняга бездомная. Вымаливаю любовь, словно подаяние. Но иначе просто не могу. Не могу его отпустить, подохну ведь.
— Я не могла ему сейчас правду сказать, Кай! — завываю от рыданий. — Но ты ведь знаешь, что мои слова были ложью во спасение, — шепчу, превозмогая спазмы.
— Мне плевать, Ева. Все было ошибкой от начала и до конца. У нас изначально не было ни единого шанса.
Черствые фразы. Настоящий садизм, сшитый грубыми нитками. Поверить не могу в то, что он поступает как последняя трусливая скотина.
— Хватит унижаться, ты мне не нужна, - рычит, изгибая губы в жестокой ухмылке. Его последние слова – контрольный выстрел.
Отпускаю руки, сгибаюсь пополам. Желудок заходится спазмами, и меня выворачивает наизнанку. Прислоняюсь к стене дома, пока жалкое содержимое желудка выходит наружу. Слышу звук захлопывающейся двери. Он уходит навсегда, оставляя меня под покровом ночи, под холодным дождем. Жалкую, обреченную, ненужную. Больше нет сил, даже для того чтобы подняться из собственной рвоты.
Глава 35
Кай
— Все кончено, Ева, — слова даются с трудом. Каждый звук, словно лезвие, полосует гортань.
Смотрю на нее и не вижу ни черта.
Слабак! Давай, размажь ее по стенке! Размажь так, чтобы за годы не смогла собраться. Восстановиться.
Прости меня, девочка, но иначе никак. Ты ведь упрямая, напролом идешь. А мне нужно, чтобы с этого дня даже смотреть в мою сторону тебе тошно было.
Наконец-то в зеленых глазах появляются долгожданные всполохи разочарования. Я буквально, как падает последний бастион твоей веры в меня. Проклинай, ненавидь всем сердцем. Только беги, беги, Ева.
Сжимаю в руке ключ до острой боли в ладони. Самое сложное теперь - развернуться и уйти от тебя, не обернувшись.
Захожу в квартиру. Не включая света, прохожу прямиком в гостиную. Кругом ее аромат. Легкий, воздушный запах. Такой же, как она.
Хватаю из бара початую бутылку виски. Делаю глоток. Еще и еще. Обессилено падаю в кресло. Когда же придет спасительное отупение?
Никогда не думал, что можно ненавидеть себя так сильно, что даже от собственного отражения будет тошнить.
И нет ни единого оправдания мне. Сам все затеял.
Куча баб кругом, любая ноги раздвинет, стоит пальцем поманить. А я как повернутый, подыхал от желания с той самой встречи в архиве. Помню, словно вчера было, зашел тогда в кабинет, в поисках вечно отсутствующей на рабочем месте Нинки. Открыл дверь, только глаза поднял - чуть не свихнулся. Стоит полуголая, с высоко задранным подбородком. Смешная такая, отчитывает меня. А я еле сдерживаюсь, чтобы не броситься на нее, не разорвать в клочья ее одежду. Прижать к стенке, хорошенько так, и продемонстрировать наглядно, что бывает за пререкания с начальством.
Худенькая, маленькая, а как разъяренно шипит на меня. С первой минуты общения могла отпор достойный дать.
Первые полгода просто подыхал. Каждый раз, когда видел ее с ним, до тошноты счастливую, влюбленную. Дерьмом последним себя ощущал, когда ловил себя на мысли, что с упоением представляю «случайную» встречу Евы и жены Егора.
Злился. На Егора и на нее. Ненавидел ее. Но каждый раз, при встрече, сгорал от желания. И эта мысль в голове, не имеющая ни единого права на жизнь: «Моя. Она должна принадлежать мне».
Я, на самом деле, думал, что Егор никогда не решится порвать с Дашкой.
Она же крестом на его шее, на протяжении долгих лет. Случай. Как много в нашей жизни может значить случай.
Всего лишь одна семейная ссора, затуманенный алкоголем мозг. Толкнул в пылу гнева, она ударилась головой об угол стола. И все. Начало положено. Долгой, мучительной, страшной болезни, которая в прямом смысле портит всю жизнь. Делает из некогда жизнерадостной обаятельной девушки психически больную, агрессивную шизофреничку.
Сколько раз он приходил ко мне в полном раздрае после очередного Дашкиного нервного срыва. Она жизни ему не давала. Дикая ревность по любому поводу, постоянные смены настроения. Она любого могла до белого каления довести. Но Егор держался, а я удивлялся его выдержке. Спрашивал тогда, почему не положишь ее в больницу?
Егор поднимал на меня воспаленные глаза. Тридцатидвухлетний парень, а во взгляде вселенская усталость. И говорил устало: «Не могу, Кай. Тебе легко говорить. Ты никому ничего не должен. А я каждый день вынужден жить с огромным грузом, с чувством вины перед ней. Сколько раз она вены резала. Сколько раз угрожала спрыгнуть с моста. Но как я могу выбросить ее, словно бракованный материал? Она ведь человек».