Заблудшие
Шрифт:
– Выходит, ты ламам служить хотел, а духи тебя не пускают? – возобновил разговор Никита.
– Плохо понимаешь, Никитка. Не все духи Дхарме [3] враждебны. Есть такие, которые просветления достигли. Они любого ламу поучат.
– Откуда же они проповедуют? Из-под земли?
– Бывает и так. – Батоха не заметил издёвки. – Мне лама из Монголии такое рассказывал. Много лет назад возле Лхасы монастырь строили. Великий Цонкапа поручил ученикам место подходящее найти. Нашли они такое место на горе Вангбур и тут заметили, как между камней дым благовоний
3
Здесь – буддийское учение.
Рассказав историю, Батоха с прищуром наблюдал, как дымок от трубки поднимается вверх, смешиваясь с дымом очага.
– Ну и что с того? – хмыкнул Никита.
– То, что веры меняются, а некоторые силы как были, так и остаются. Одни помогают человеку, другие – вредят. Первых великие ламы подчиняют себе, сахюсанами делают. А со вторыми договариваться нужно, чтоб бед не было.
– Я уж тут с тобой до епитимьи договорился. Православные с духами не якшаются. Что с Богом – то не с бесом: какие тут договоры?
– Боишься, Никитка. А Лёска не боялся. И тайша Сосим не боится.
– Не боюсь я! Связываться с бурханами вашими неохота.
– Тайша Сосим сказал, чтобы со мной шёл? Сказал! Стало быть, хочешь не хочешь, а делай. Сосим поумнее тебя будет. И Нил Иркутский поумнее тебя будет. Он нашу веру не отрицает, а поддерживает.
– Брешешь снова. Архиепископ веру вашу и язык изучает, чтобы проповедовать лучше. Сколько бурят окрестил уже! Николая Доржеева крестил, а тот, говорят, ламой знатным был.
– Зачем тогда Нил книги про бурханов пишет? Не знаешь? Не знаешь!
– Ты, видать, знаешь!
– Нил Иркутский и Нагмат Доржеев поняли, что нет веры лучше или хуже. Все веры хороши, им следовать нужно правильно. Кто свою веру постиг – не станет бранить чужую, видит: всё едино.
– По-твоему, разницы между ламской верой и православием нет?
– Разница есть. Её люди придумали.
Никита не знал что ответить. Жаль, что на его месте не оказался православный с более подвешенным языком. Вот хоть Алёшка Люблин, к примеру, – тот в спорах знал толк. Только Алёшка сгинул, да и, со слов бурята, не очень-то противился языческой вере. Оттого, наверное, и сгинул.
– Ритуал провести надо, – напомнил Батоха. – Скоро к шаману пойдём.
– Тебе надо – ты и иди! Мне вера не позволяет.
– Без ритуала плохо будет. Лучше уж назад возвращайся.
– И вернусь! Я в ваших поганых делах не замараюсь.
Никита думал, что Батоха обидится, но старый бурят лишь недоумённо пожал плечами.
В юрту вернулась Соелма. Хозяйка постелила гостю шкуры недалеко от догорающего огня, и Никита улёгся. Он долго не мог заснуть, таращась на жаркие угли, да ещё Батоха всё время курил, сдержано кашляя в кулак.
Глава 3
Утром Соелма собрала Батохин заплечник. Кое-что добавили и Никите: несколько узелков с
Из долины, со стороны Байкала уже выныривало сентябрьское солнце. Утренний ветерок приносил из леса пряный запах трухи.
Батоха прихватил ружьё – древний короткоствольный штуцер. Из таких, наверное, ещё дружина Ермака паляла. Никита побоялся бы стрелять из этой рухляди.
– Идти пора, – сказал бурят. – Иначе до вечера можем не вернуться, а ночевать – замёрзнешь.
– А ты, значит, не замёрзнешь?
Никита уплотнил великоватые ичиги портянками, сунул нож за голенище и пошёл за Батохой.
Тропка, устланная мелкой рыжей хвоей, взбиралась по лесистому склону. Она огибала скалистые выступы и опрокинутые непогодой дерева, пробиралась через сырой подлесок. Никита, хоть и шёл вторым, вмиг собрал на себя всю влагу. Бурят каким-то образом оставался сухим.
Спустя час они выбрались на каменную россыпь, уходящую вверх широкой рекой. Батоха уверенно поскакал по курумнику, будто различал тропинку в нагромождении валунов. Взбирались всё выше. Камни здесь словно не были обласканы ветром и водой, они делались шаткими и угловатыми. Страха у Никиты не было. Все мысли разбежались, оставив одну сосредоточенную думу: куда сделать шаг и не свалиться. Любое падение грозило вывихнутой ногой, переломанными рёбрами, разрезанной об острые камни ладонью, а то и прошибленной головой.
Вскоре курумник закончился, они вышли на пологий склон, заросший травой и диким луком. Батоха присел у ручейка, достал трубку и принялся уминать табак коричневым пальцем. Никита нацедил воды в кружку и жадно, будто с похмела, выпил.
Всю дорогу они молчали. Вот, наступила подходящая для разговора минутка, но бурят ничего не говорил, лишь посасывал трубку и с хитринкой глядел на мальчика. «Думает, я сейчас его вопросами засыплю, – усмехнулся про себя Никита. – Хреном тебя по башке! Ничего не скажу».
После перекура двинулись вверх по склону. Опять появилось что-то похожее на тропку. Уже не было нужды с опаской глядеть под ноги, выбирая место для шага, и дурные мысли полезли в голову – настырно, как черти в хату без образа. Главная дума заключалась в том, куда и зачем его ведут. На какое поручение его подписал отец Зосима? Не от того ли сгинул Алёшка Люблин? Видно, потому и молчат все – и священник, и Батоха. Не раскрывают подробности, чтобы клиент не убёг. Может, отец Зосима, как и ламы, решил с духами договориться? Может, его, Никиту, ведут как телёнка на убой? – хотят духов жертвой умаслить. Выходит, он и есть тот самый жэмхег – лучший кусок мяса, который в дар поднесут. Никита отогнал жуткие мысли. Нашёптывает тот, кто за левым плечом прячется, – старается отчаянье вселить. Послушаешь его, так он начертомелит, наговорит такого, что и сам себя в погибель сведёшь.
Склон набирал крутизну, на заросшую травой поверхность всё чаще выглядывали скалистые выступы. Вскоре путники уже почти ползли вверх, цепляясь руками за острые камни. Заплечник у Никиты тяжелел, будто чья-то гадкая рука тянула назад. Наконец они взобрались на седловину перевала. Здесь, как обычно, дул студёный хиус. Отдыхать было зябко, они недолго перевели дух и спустились в узкое каменистое ущелье. Сыпуха постоянно уходила из-под ног. Приходилось скользить, как на лыжах, время от времени тормозить, упираясь в крупные камни.