Заблудшие
Шрифт:
Добравшись до узенькой травянистой опушки, они присели. Никита снял ичиги и перемотал портянки, освободив их от песка и набившейся каменной мелочи.
– Путь-то запоминаешь? – спросил Батоха. – Другие разы будешь сам ходить.
– Дойду, не боись.
– Молодой, памяти много, – согласился бурят и широко зевнул, не удосужившись прикрыть рот ладонью.
– Смотри, чтоб бесы душу не вынули, – поостерёг его Никита.
Внизу, на тёмно-зелёном ковре долины червяком извивалась речушка. Кое-где по её берегу росли корявенькие сосёнки. Спустившись, Никита с Батохой уселись
Угомонив голод, Никита разулся и остудил пылающие ноги. Его одежда, промокшая в начале пути, уже обсохла на ветру, иссушилась телесным жаром. Солнце пригревало, было хорошо и безмятежно. Отдыхая, он позабыл о недавних мрачных думах, как о позавчерашнем кошмаре.
– Видел птицу белую, когда спускались? – спросил Батоха. – Над нами летела. Хороший знак. Очень хороший!
– Я под ноги смотрел. Что за птица?
– Посланница Уурак Саган Тэнгэр – покровителя нашего. Она хондогорам дорогу показывала, когда мы в эти места шли.
– Откуда?
– Предки из Монголии вернулись. Там много гнёта и войн было. Бурные реки преодолели, горы перешли и в Тункинской долине остановились, как птица указала. У русских подданство приняли, табилта получили.
– Почему долину Тункинской назвали?
– Это не мы. Ещё до нас тунгусы именовали. Тункэн – по-ихнему барабан. Здесь ночами барабан звучит. Умерший шаман бьёт.
– Что-то ни разу не слыхал.
– И хорошо, что не слыхал. От плохого шаман предостерегает. Особенно русского любит остановить. Слышишь стук – уходить надо!
– Чем ему русские не угодили? Они убили?
– Русские землю не уважают. Копают, дрянь бросают. Духам не нравится такое. Я вот летник построил недалеко от хужира тайного. Жил там, когда зверя стеречь можно. Последний раз пришёл, гляжу: русские побывали. Изгадили всё, разбросали. Дерьмо сзади лежит. Много. Половину полатей сожгли – дрова неохота было носить. Скамейку тоже в костёр бросили – перегорела напополам.
Никита хотел было спросить: «почему русские?», но стыдливо промолчал. Прав был Батоха: много русских нынче по лесам гуляло. И каждый второй – захульный. Если не варнак, так охотник бурдушный, готовый за делёж добычи и человека укокошить.
Отдохнув, они двинулись вниз по речке.
Вода прибывала с каждым новым ручьём, через которые без конца приходилось перепрыгивать. Никита, как ни старался, а всё равно промочил ноги, оступившись на одном из шатких камней. Влага хлюпала в ичигах, но останавливаться не хотелось.
– Скоро до бэлшэр дойдём, а там уже немого останется, – успокаивал Батоха.
Бэлшэром буряты называли стрелку реки, где воедино сливались два потока.
Они спустились на ровное плато, где река петляла излучинами. Здешние камни покрылись коричневыми веснушками, словно девичьи щёки. Никита вспомнил Агашку – блудную девку из посёлка. Как-то она лезла целоваться, хмельно смеясь, а рожа целиком усыпана такими вот веснушками. Тогда молодой Никита извивался, избегая бабских нежностей, а сейчас, пожалуй, не только поцеловал бы Агашку, но и осмелился ухватиться за её округлый зад.
Миновав плато, река бросилась вниз, а там появилась и стрелка. Сливаясь, два рукава образовали шумную полноводную реку, через которую в одиночку не перебраться. Впереди, на расстоянии ружейного выстрела, речка упиралась в скалы, едва раздвигая плечом каменные кручи. «Боомо-газар», – определил Батоха, – так буряты называли труднодоступный скалистый проход, или что-то вроде того.
Идти в самом деле становилось тяжело. Песчаные отмели закончились, уступив место каменным берегам. Река голосила на разный лад: шипела и жаловалась, чертыхалась и орала благим матом, скулила и ревела, точно кот, поднятый за хвост. За время вековой борьбы с камнем этот неизвестный поток прогрыз в скалах тесное ущелье, пройти через которое было не под силу ни рыбе, ни зверю. Лишь бесплотные духи скользили вниз и вверх по течению.
Батоха остановился и указал пальцем наверх. Никита понял – дальше придётся лезть, и кивнул буряту.
Скалы здесь разрушились ровными трещинами. Точно ступени выпирали квадратные уступы. Кое-где приходилось подниматься по неровным камням, уложенным так и сяк. Ступая вверх, Никита примечал каждый шаг бурята, и молился, чтобы мокрые ичиги не скользнули, да камень под ногой не ожил. Сорвёшься – костей не соберёшь.
Поднялись довольно высоко, так, что шум реки поубавился. Батоха остановился на ровной возвышенности, с трёх сторон укрытой скалами.
– Вот и пришли, – сказал он. – Баян гол.
– Как понимать?
– Место хорошее, благословенное. Здесь бы дуган возвести.
Никита оглядел открывающуюся внизу панораму. Там, где река пробивалась через каменные щёки, пенился невысокий падун. Ниже начинался густой лес – та самая хубшэ тайга с бесконечными буреломами и непроходимым кустарником. Грубый ворс леса делила река – она извивалась и корчилась, словно грешная душа.
– Дальше что? – спросил Никита.
Батоха одними глазами указал на скалу.
– Тебе внутрь надо.
– Внутрь?
Только сейчас Никита заметил в каменном склоне лаз пещеры.
– А ты? – с деланым безразличием спросил он.
– Не пролезу я, – пояснил бурят, – мальчик только сможет. Всё, что Соелма дала, оставишь внутри. Потом назад.
Как заворожённый Никита смотрел на темнеющий вход. Пещера. С большим удовольствием он бы залез на голую сосну или кинулся в полынью. Узкие ходы всегда страшили его. Даже в подпол спускался без особого желания, а тут – нора в скале, где взрослый может застрять. Никита вспомнил Алёшку Люблина и немного успокоился. Тот был поплечистей и ничего, пролезал.
– Ежели чего – тяни за ноги, – сказал он Батохе и, сгорбившись, ступил в проём.
Пещера оказалась глубокой. Никита опустился на колени и пополз, проталкивая заплечник перед собой. Сначала было светло, камни сверху ещё не слились в окончательный свод, тут и там зияли просветы, мелькало бледное небо. Дальше проход расширился – он не был таким узким, чтобы взрослому мужику застрять. При желании и полноватый отец Зосима протиснулся бы сюда. Почему тогда бурят не полез, да ещё врать стал? Что-то здесь было не так.