Заботы Леонида Ефремова
Шрифт:
Тихо было вокруг. Чистым и голубым было небо. Деревья стояли и, кажется, тоже вдумывались в слова странного и страстного молодого человека. Вершины берез покачивались. Падали листья, кружились, с легким стуком ударяясь о ветки.
Когда-то, еще когда пас коров, я часто лежал тут на земле вверх лицом. Надо мной было огромное небо, а подо мной вся земля. Великого хотелось мне. Великой радости, великих дел и великой любви. Славка Греков вернул мне эти просторы, этот размах. И все, кажется, сейчас ощутили особые масштабы своих
Нашли полянку попросторнее, начали играть, стало жарко. Все разделись. Девчонки остались в нарядных купальниках, в этой одежде они преобразились, особенно ты, Катя.
Но тут я должен признаться, что и Мишка был очень хорош. Широкие плечи, узкие бедра, тугие рельефы мышц, стройные сильные ноги — все было в Мишке на зависть, даже плавки у него оказались какие-то японские, с карманчиком и эмблемой.
Худой, бледный Славка Греков был просто смешон рядом с Мишкой. Да и Сержант казался нескладным. Я понимал, что рядом с Мишкой и я должен казаться тебе, Катя, хлюпиком.
Начали играть. Мишка прыгал, как молодой бог, и бил и резал профессионально. Девчонки только повизгивали от его ударов. Мишка все норовил попасть в тебя: «Ложись! — орал он. — Прибью!» Ты вся съеживалась, замирала в забавной и милой оборонительной позе, а потом выпрямлялась и кричала в ответ: «Ну, смотри, ты у меня получишь».
Я видел, тебе нравится эта игра, и Мишке тоже. Это было видно по шутливым и кокетливым твоим возгласам и по тому, с каким нескрываемым удовольствием ты следила за каждым Мишкиным движением. Это понимал и он. Был щедр на свои хохмы, выкидывал всякие штучки, и какая-то непонятная связь между вами все крепла и крепла.
Заметив это, я потерял интерес ко всему: к игре, к поляне, к березам, к солнцу. И вдруг со зла я зафитилил мяч ногой подальше в кусты. Все набросились на меня с криками, мол, совсем я сдурел. Один Мишка остался безучастным. Он повалился на траву вверх лицом и вытянул ноги. Я долго не хотел идти за мячом, сам даже не знаю почему, уперся — и все тут. Но когда к кустам побежала ты, Катя, я догнал тебя, взял тебя за руку, и тогда само по себе вырвалось у меня:
— Убежим отсюда!
— Куда?!
— Куда-нибудь в берлогу или во дворец — все равно куда, лишь бы насовсем.
— Дворцы гвоздями заколочены. — Мне показалось, что ты все знаешь о Зое. — А в берлоге в мяч не поиграешь, — улыбнулась ты.
И снова у меня сорвалось само собой:
— Всегда будешь подыгрывать Мишке?
— Это уж как придется, может быть, и всегда, — ответила ты. — А что это ты за нами так следишь? — спросила ты удивленно.
— А то, что ничего в нем не видишь, кроме...
— Послушай, Ленька, это уж мое дело. Ты, кажется, забыл, что я все выбираю сама.
— Что ж, выбирай, — зло сказал я, отошел и полез в кусты за мячом. Он застрял в колючем шиповнике, и я ободрал
Ты ушла. Я возвращался один и снова ударил по мячу ногой, подбросил его вверх. Мяч бухнулся на землю посреди поляны и, подпрыгнув, упал Мишке на живот. Все засмеялись, когда Мишка ошалело привскочил с земли.
— Ты у меня схватишь! — закричал он всем сразу, и погнался за мячом, и пнул его снова в кусты, в шиповник.
А я стоял на месте и не собирался убегать, Мишка бросился ко мне и в шутку — пока в шутку, я это видел, — повалил меня на землю. Мы стали бороться, тоже пока в шутку, но чем дальше, тем больнее заламывали друг другу руки, пока я не вынужден был сдаться.
Игра расклеилась окончательно. Никому не хотелось идти за мячом, все приуныли. И тогда Мишка предложил поискать в лесу КПП. Бросили на морского, кому из парней оставаться с вещами. Выпало мне. Когда все расходились, ты, Катя, сказала:
— Не скучай, скоро вернемся.
Я долго ждал всех. Спрятал вещи под старыми ветвями и листьями и пошел тоже бродить по лесу. Но лучше бы мне не делать этого. Я увидел в лесу Мишку и тебя... Был потрясен, побежал сам не знаю куда, а потом решил взять свои вещи и удрать в Ленинград.
У пристани еще не было теплохода. Его не было так долго, что я сначала решил пойти по берегу пешком к Пятой ГЭС, а потом вернулся. Искать перевозчика тоже раздумал, не хотелось ни с кем разговаривать. Стал ходить рядом с пристанью по берегу туда-сюда, где мы уже ходили когда-то с тобой, Катя.
И как тогда, буксиры вели свои караваны, мчались моторки, заняв почти половину Невы, медленно поднимался против течения озерный белый трехпалубник.
Вода утешала, успокаивала, но я знал, что теперь долго не смогу излечиться от своей жгучей, мучительной болезни. Ну, где же он, этот «москвичок»? Идет! Наконец-то вывернулся из-за поворота. Замедлил ход. Матрос вышел на палубу, держит канат, чалку. А потом будет трап, а потом — спасение хоть на время.
Пошел на палубу, сел на жесткий полукруглый диван. Рядом курят какие-то парни. Стрельнул сигарету. Затянулся. Скорее бы винты вспенили воду. Привычно здесь, на корме.
Наконец-то дрожь под ногами. Отлегло от сердца. Как же ты подвел меня, мой Лесопарк. Прощай!
И вдруг я увидел тебя! Ты бежала по ступенькам пристани, и махала рукой, и кричала, чтобы капитан остановился. Но моторы увеличили обороты.
Ты все-таки выбрала Мишку. Или он тебя выбрал, уж не знаю. После экзаменов в техникуме ты уезжала в другой город, но вернулась... У вас скоро будет ребенок. Живите и прощайте. Я снова от вас убегаю. Вот все и закончилось, нужно успокоиться. В полутьме весна чем-то похожа на осень. Оголенными кажутся деревья, прохладно, сыро, острый запах земли. Или это запах канала? Или, может быть, дыма?