Забудь о прошлом
Шрифт:
Вопрос этот занимал, как оказалось, не только его.
— Как вы зажгли свет? — спросил Патрик, озираясь по стронам.
— Покажи, — небрежно сказал Дэвид… как он доволен собой, однако!
Артур прошел зал до конца, до небольшого темного проема в стене, в тот миг, когда он пересек линию проема, в соседнем, смежном зале тоже вспыхнул свет. Автоматика. В рабочем состоянии причем. Значит, зал посещается… Впрочем, взглянув на картины, Дан усомнился в собственном выводе. Как сами картины, так и рамы были покрыты нетолстым слоем пыли, более заметным на темном, гладком, словно полированном пластике рам, менее на полотнах. Сколько нужно времени, чтобы в чуть ли не герметически закрытом помещении, при здешнем влажном климате и чистом воздухе скопилась пыль, пусть и не в очень солидных количествах? Год, пять, десять? Дан недоверчиво покачал головой. В коттеджах с выбитыми стеклами, распахнутыми дверями, открытых ветру, пыли практически не было… Ладно, в данный момент это не суть важно, что он стал, как дурак, пока он предается глубокомысленным рассуждениям, Патрик и Маран уже рассматривают картины… Дан шагнул к ближней. Цветы? Живых цветов на Палевой он не видел, но на картине определенно были изображены цветы, тщательно выписан каждый лепесток, каждый оттенок. Удивительно, до чего яркие — на этой бледной планете!.. Он перешел к соседнему полотну. Пейзаж. Знакомые деревья с голубыми плодами, все детали воспроизведены с фотографической точностью, только краски гораздо более интенсивны, чем в действительности. Так-так… Еще цветы, городской пейзаж, сельский… Дан пошел дальше, вдоль серии однотипных пейзажей, уже не останавливаясь, наткнулся на портрет, притормозил. Та же фотографическая манера, хотя… правда, натурщика он себе представить не мог… нет, мог, в том-то и суть! Конечно, портрет приукрашен. Слишком большие глаза, слишком правильные черты, какая-то излишняя красивость, явно привнесенная художником. Следующий портрет, казалось, был сделан с родной сестры первого натурщика… Дан понял, что ему все это напоминало. Крышки конфетных коробок! Он разочарованно вздохнул.
— Видел? — спросил подошедший Маран.
Дан кивнул.
— Да не это! Тут смотреть не на что, обыкновенная доктринальная живопись. Ты вниз смотри.
— Вниз?
Дан перевел взгляд на стену. Под картиной, настолько низко, что он сразу и не заметил, висела табличка с надписью. Странные знаки, похожие на изображения неизвестных насекомых… Это верхний ряд, а нижний… Что-то знакомое. Дан попытался припомнить, где же он такое видел, но…
— Не узнаешь? — Маран улыбнулся с легкой иронией. — Это же атанатское исчисление. Ну цифры из рукописей Атанаты.
Дан ошеломленно уставился на него.
— Ты уверен?
— Конечно. Сомневаешься, спроси специалиста по Перицене. Это, например, по-вашему двадцать девять.
Дан оглянулся в поисках «специалиста по Перицене», но тот и так спешил к ним, взволнованно размахивая руками.
— Заметили? Откровенно говоря, я по сей день не совсем верил, но теперь…
— Прочти, — прервал его излияния Дан. — Вон там.
— Где? Здесь? Двадцать девять.
— А что это может означать?
— Дату написания. Например.
— Двадцать девятый год? — усомнился Дан.
— А что такого? Может, у них принято писать только последние две цифры? А может, после некоего эпохального или расцененного, как эпохальное, события, они начали новое летоисчисление…
— Скорее, расцененного, — пробормотал Дан неодобрительно. — Если новое летоисчисление ознаменовало переход к подобной мазне… Хотел бы я знать, почему доктринальное искусство всегда отвратительно. Почему бы хоть при одном режиме ему для разнообразия не быть ярким и талантливым…
— Что ты называешь доктринальным искусством? Официальное искусство периода Лиги?
— Как успокоительно это у тебя прозвучало, — заметил Дан. — Словно бы Лиги уже нет.
— Когда-нибудь ее и не станет.
— Не скажи. Сами они считают, что пришли навсегда. Во всяком случае, они вполне способны, уходя, унести с собой, так сказать, в вечность, всю Бакнию, а то и, — он оглянулся на прошедшего дальше Марана, — всю Торену.
Патрик проследил за его взглядом, нахмурился и перешел на другую тему.
— Так вы считаете, — он обвел широким жестом зал, — что это доктринальная живопись?
— А что еще?
— Может, у них просто такой уровень художественного мышления.
— Может, — неуверенно согласился Дан. — Надо проверить все картины, если они одинаковы, то…
— То что? А если все, что не вписывалось в установленные рамки, просто уничтожалось?
— Посмотрим даты.
Дан медленно, внимательно разглядывая картины, обошел все помещение, потом перешел во второй зал, в третий… Анфилада их казалась бесконечной. И не содержала в себе ничего нового. Пейзажи, в основном городские, все написанные в одной манере, аккуратные и неправдоподобно яркие, какие-то многолюдные картины — скопление слащаво-смазливых лиц… А даты? Самая ранняя — шестой год, поздняя — двести четырнадцатый… Хотя почему год, кто сказал, что год? Может, это, как у земных музыкантов, номер опуса? Бесспорно одно, начиная с шестого и кончая двести четырнадцатым годом или чем угодно, стиль не менялся. Если б один человек был способен написать тысячи картин, можно было бы даже предположить, что не менялась рука… только слабела с годами. Чем позже, тем примитивней. Тем «конфетней». Вырождение. Ну понятно, вырождение общества должно проявляться и в вырождении искусства. Ну а дальше? Что после двести четырнадцатого года, если считать это годом? И что было до первого? Где искусство прежних времен? Неужели действительно уничтожено?
— Интересно, где искусство предыдущих периодов, — ни к кому не обращаясь, сказал Дан вслух.
— В другом музее, — предположил Дэвид.
— На складе, — буркнул Патрик.
— А где склад? — спросил Дан.
Патрик развел руками.
— Слушай, Дан, — неожиданно сказал Маран… сегодня они были, как встарь, вдвоем… — а ведь у этого здания должен быть чердак.
— Почему ты так думаешь?
— А ты посмотри внимательно на торец. Тут квадрат, а вспомни разрез зала…
Дан обернулся. Длиннющий правильный параллелепипед грязно-желтого цвета, лишенный окон и, видимо, крыши, занимал целую улицу, его глухой торец выходил на маленькую, вымощенную плитами площадь. Торец был квадратный. Естественно, если не обращать внимания на закругленные, как везде, углы. А зал? Дан напряг память, примерился к выплывшей «картинке».
— По-моему, и там квадрат.
— Нет.
Дан поднатужился. Черт его знает! Впрочем…
— Но мы же искали.
— Не там, где надо.
— Вернемся?
Что значит, искать не в том месте. Боковые помещения, подвал — об этом подумали, а о чердаке… Задрав головы, они двинулись по анфиладе и уже в третьем зале заметили на потолке четкие очертания люка, в стене под которым торчали из пластиковой облицовки остатки сломанной скобы… скоб, вон еще одна, в полуметре от первой, видимо, некогда они придерживали лестницу. Люки повторялись в каждом третьем зале, в девятом были целы скобы — круто уходившие в стену металлические петли. Да, чердак налицо. Только как туда попасть? Дан вспомнил восхождения Перицены.
— Надо вбить в стену какие-нибудь костыли, — предложил он.
Маран покачал головой.
— Ты в чужом доме. Нет, надо просто пропустить веревку через верхнее кольцо, только и всего.
— А как ты доберешься до кольца?
— А почему я? Зонд.
Дан смутился. Действительно, минизонд, чего проще…
— А веревка?
— Веревка? — Маран запустил руку в один из бесчисленных карманов надетой по случаю непогоды легкой куртки… на Палевой они ходили в серебристо-серой форме Разведки, что на других обитаемых планетах исключалось, а жаль, это была одежда чрезвычайно удобная и одновременно весьма привлекательная, почти элегантная… и извлек оттуда крохотный моточек сверхпрочной веревки с вакуумными присосками на концах. Заметив удивление Дана, он улыбнулся. — После Перицены я стал таскать с собой веревку. Весить она ничего не весит, а пригодиться, как видишь, может.