ЗАБЫТОЕ И ПРОЙДЕННОЕ МИМО (короткие рассказы и микроновеллы)

Вадим

– Лети. Давай!
– человек в зеленой куртке подбрасывает чучело совы в небо. Раздается тугой звук хлопающих крыльев, несколько белых перьев кружатся на ветру. Молодой человек поворачивается, глядя в глаза остолбеневшему шашлычнику. Его начинает трясти, сначала еле заметно, потом все сильнее, пальцы бешено комкают куртку, лицо искажается гримасой злости.

– Я же вам говорил правду! – кричит он. – Правду! Если бы вы захотели! Я бы выполнил любое желание!

Над лесом нарастает тяжкий и страшный рев. Деревья начинают валиться, уступая дорогу гигантской стене огня и дрожащего воздуха, катящейся издалека. Она становится все выше, закрывая

небо, потом достигает шоссе, и черные куски асфальта взлетают вверх, лопаясь в воронке взрыва. В кафе вылетают стекла, выгибаясь внутрь, точно мыльные пузыри. Шашлычник кричит, срывая голос, но его не слышно.

В эти последние секунды молодой человек в зеленой куртке не смотрит на взрыв. Он стоит, крепко зажмурив глаза. Потом открывает их, но смотрит в другую сторону.

– Черт возьми, - говорит он с горечью. – Вот же, черт возьми.

БРЫЗГИ МОЛОКА

Мы кружим, задыхаясь под глухими забралами, уставив зрачки в зрачки, пытаясь предвидеть удар, бросок врага, чувствуя, как взгляды толпы выжигают узоры на потных спинах, и вот он ошибается, подставляя мне не защищенный броней бок, гладиус вылетает из его руки, и в тот же миг мой трезубец поражает его прямо в грудь, кровь толчками льется из подреберья, раскрашивает молочно-белую кожу северянина, брызжет мне в лицо, амфитеатр взрывается воем толпы, я бросаю сеть на горячий песок арены и вскидываю вверх трезубец, аве, цезарь…

…гарпун дрожит у меня в руках, точно живой, и стылая вода за бортом вскипает мириадами брызг, кружевами пены под гигантским, невероятно белоснежным хвостом, лопасть которого ударяет по вельботу так, что щепки взлетают вверх веером, но я успеваю замахнуться и послать вперед острие, закаленное в масле и крови, и, крестом раскинув руки, взлетая над обломками вельбота, чтобы погрузиться в зеленую бездну, вижу фонтан воды и крови, исторгнутый смертельно раненым кашалотом, точно поток молока из вымени гигантской коровы…

…поднимаясь из грязи, я скольжу по мокрой траве, подхватывая тисовый лук, глядя туда, где прямо на меня несутся их кони, тяжко дышат под седоками, закованными в скорлупу доспехов, с копьями, целящимися в меня, и стрела скользит, просыпаясь ото сна в глубине колчана, ложится на сгиб, "целься, Ньюкастл, стоять крепче!", шлем с белыми перьями цапли на гребне качается на прицеле, удар тетивы по перчатке заставляет потемнеть небо, наполненное тысячей стрел, и перья, словно брызги молока, языки ярко-белого пламени, иглами бьющего прямо в зрачки, разлетаются с катящегося по грязи шлема, наполненного кровью…

…я отлетаю, спиной чувствуя холодный камень стены и лезвие ножа, скользнувшее по руке, их двое, но в этой подворотне слишком тесно, не развернуться, неудобно нападать на случайного прохожего, добыча ускользает и перед глазами искры, но я уклоняюсь, чувствуя кровь, текущую со лба, вгоняю одному в горло короткий кинжал, вовремя выхваченный из ботфорта, наблюдая, как гаснет жизнь в недоумевающих глазах, встречаю другого грудь в грудь, пятная белое кружево рубашки, полосуя наотмашь, пока все идеально-белое не становится совершенно-красным, переступая через силящееся обмануть смерть тело…

…вот лезвие ваджры срубает мне край щита, Арджуна впереди что-то кричит, но я не слышу его, раздавая смерть направо и налево, разрубая головы и переламывая хребты, я ловлю поводья колесницы и поворачиваю бешено храпящих коней

туда, где мелькает снежно-белый шлем, и уже сома, молоко богов, льется с неба, но его никто не пьет потому что здесь хватает другого, соленого и горячего нектара, я прыгаю через громаду рухнувшего слона, не отрывая глаз от белого пятна и взмахиваю мечом, заставляя его пошатнуться, он смотрит на меня, пока лезвие погружается все глубже в сердце, падая, падая…

…шаг через бруствер окопа, мы все шагаем и бежим вперед, выставив щетину штыков, многоголосым воплем отгоняя пляшущую по полю смерть, разбрасывающую пригоршни крови и осколков, навстречу нам так же бегут они, дергаются серые пятна шинелей, мы сшибаемся посреди изрытого смертью поля, мой штык, словно живой, вращает меня, сам отыскивая себе цель, с хрустом врезаясь в плоть и отдергиваясь назад, пока не находит белый треугольник под расстегнутой шинелью, проходит насквозь, а я успеваю увернуться от чужого, менее проворного штыка хозяин которого сейчас падает лицом вниз на мои сапоги, пальцами разрывая на себе ворот белейшей, точно в молоке стиранной, прямо перед боем надетой рубахи…

…перископ разрезает волны, и становится виден гигантский лайнер под паучьей тряпкой флага, его команда и пассажиры не замечают нас, я срываю фуражку и бросаю ее на палубу, таков обычай, удача пуглива, и я сквозь намертво сжатые зубы отдаю приказ - зайти с мелководья, пусть они видят нас, другого выбора нет, но корабли конвоя не успевают, давятся сиренами, моя лодка уже на дистанции, и в отсеках все зажали в побелевших пальцах вентили, вцепились в кремальеры, носовой торпедный товсь, пли, торпеда пошла, и вместе с ней словно бы устремляюсь вперед я, и взрыв взметает невыносимо-белый, слепящий горб кипящей воды, матовую молочную пену, спасательные круги пусты и подбирать некого…

…переборки взорваны, в наушниках бьется команда - десантной партии вперед, вперед, бегом, братва, мы летим по коридорам с нуль-гравитацией, выжигая отсек за отсеком, тяжести нет, но на спину, кажется, все равно чугунно давят пластины скафандра, взрыв отбрасывает меня и кружит, кровь из носа втягивается мелкими шариками в фильтры шлема, а впереди уже перестали бить разрядники и вибрация лезвий ближнего боя сотрясает стены, навстречу кувыркается вспоротый скафандр с красными лохмотьями внутри, я перехватываю рукоять обеими руками и прыгаю вперед, подгибая голени к подбородку, скрежет лезвия искрами мимо, зато я не промахнулся, взламывая броню, и шарики крови разлетаются по коридору, в наушниках рык и мат озверевшего десанта, а передо мной еще один, в скафандре с широкой белой полосой через грудную пластину, в свете галогенного фонаря полоса сияет, словно улыбка, он не успевает даже уклониться, я делю его пополам точно по этой ненавистной полосе, выворачиваю вариатор лезвия на полную мощность, оно захлебывается красным паром, руки трупа вскинуты, точно в молитве, которая не поможет никому…

* * *

– Молока не хотите?

– Нет, спасибо, - посетитель, резко побледнев, аккуратно сложил газету, сгреб в кулак мелочь и быстрым шагом вышел, почти выбежал, из бистро.

– Что это с ним?
– подняла бровь официантка, обмахивая соседний столик салфеткой.

– Не знаю… Всякое бывает. Может быть, он и на дух не переносит все такое, - хихикнув, отозвалась вторая.

– Вот уж зря! Натуральный продукт, - усмехнулся хозяин бистро и захлопнул ящик кассы. Потом поглядел на часы и махнул рукой.