Забытые дела Шерлока Холмса
Шрифт:
— Но почему? — Я вскочил со стула, в то время как мой друг продолжал спокойно расправляться с куском лососины. — Ради всего святого, Холмс, мы ведь должны вырвать дочь нашего клиента из лап этого человека!
Он отложил вилку и серьезным тоном произнес:
— Прежде всего, Ватсон, мы обязаны предпринять все возможное, чтобы наш клиент снова увидел дочь живой и здоровой. В создавшейся ситуации я не могу за это поручиться.
Я долго смотрел на него в полном недоумении, пока он не передал мне еще одно письмо — от мистера Мэкса. Тот сообщал, что пытался связаться с Констанс. Ее квартирная хозяйка ответила, что мистер Смит отсутствовал целую неделю — о чем мы уже знали благодаря нашему путешествию в Уэстон-сьюпер-Мэр. Как только он вернулся, супруги Смит покинули Саутси и, по всей видимости, находятся теперь где-то в центральных графствах.
— Он скрылся вместе с бедной девочкой! — обеспокоенно воскликнул я, отложив в сторону письмо Мэкса. — Значит, пришло время обратиться к Лестрейду? Нужно арестовать этого человека, хотя бы по обвинению в двоеженстве.
Холмс смотрел в окно, любуясь небом ранней осени.
— Полагаю, Ватсон, нам пока не следует тревожить Лестрейда. Если мы сообщим в Скотленд-Ярд о наших подозрениях, они тотчас станут известны широкой публике. В этой организации нет никакого порядка. Ее сотрудники не смогли бы сохранить тайну, даже если бы от этого зависели их собственные жизни. Кроме того, полицейские не станут искать такого незначительного преступника, как двоеженец. Они будут выжидать, пока он сам не объявится. А самое главное, распоряжение о его аресте может оказаться смертным приговором для Констанс Мэкс. По моим представлениям, Смит вполне на такое способен.
После этой тирады, достойной хокстонского театра, он прекратил разговор и больше к нему не возвращался. Заглянувшему к нам тем же вечером Лестрейду детектив не сказал ни слова. Следующим утром на Бейкер-стрит доставили еще один тисненый конверт из Сомерсет-хауса. В нем лежало свидетельство о браке Генри Уильямса и Бесси Манди, зарегистрированном в Веймоуте 26 августа 1910 года. И еще один документ, удостоверяющий смерть Бесси Уильямс, nee [63] Манди, которая утонула 13 июля 1912 года в Херн-бей «в результате несчастного случая», как установила полиция.
63
Урожденная (фр.).
— Коронерское дознание, — усмехнулся я. — Должен заметить, что теперь Смиту, по всей вероятности, можно предъявить обвинение не только в двоеженстве.
Холмс уставился на меня холодным, пристальным взглядом, который мог придавить человека едва ли не сильнее словесного осуждения.
— Сомневаюсь, Ватсон, — проворчал он. — Весьма и весьма.
Таким образом, уже на следующий день мы направились к Тауэрской пристани и сели на пароход, доставивший нас в Херн-Бей. Там мы взяли кеб и поехали в отель «Ройял».
Утро мы провели в обветшавшем кирпичном здании полицейского участка, где встретились с констеблем Джоном Кичингэмом. Дородный и румяный полицейский, проводивший дознание по делу о смерти мисс Бесси Манди, которая тогда еще считалась законной женой Генри Уильямса, держался на редкость самоуверенно.
— Боюсь, что у нас здесь не Скотленд-Ярд, мистер Холмс. И не Бейкер-стрит, при всем моем к вам уважении, — заявил он, не глядя на нас и притворяясь, будто изучает документы. — Мы знаем здешнюю публику, хотя летом народу становится намного больше. У этого города доброе имя, сэр, и наше благополучие зависит от приезжающих сюда на отдых.
Если бы этот деревенский увалень взглянул на Холмса, то, возможно, заметил бы, как разрастается в нем холодная ярость, и смог бы избежать ее последствий. Хотя обычно такие перемены в настроении моего друга видели лишь те, кто хорошо его знал. Кичингэм раскрыл другую папку.
— «Мистер Генри Уильямс двадцатого мая тысяча девятьсот двенадцатого года снял квартиру в Херн-Бей, в доме восемьдесят по Хай-стрит, где останавливался и в прошлые годы, — выразительно прочитал он. — Он прожил там тихо и мирно со своей женой Бесси несколько недель. По его словам, восьмого июля супруги составили новые завещания». — Заметив подозрение в глазах Холмса, он торопливо добавил: — Так принято делать. После свадьбы или развода старые завещания утрачивают силу.
— Мне известно об этом, — ледяным тоном заметил детектив. — Прошу вас, продолжайте.
Констебль Кичингэм снова уткнулся в бумаги.
— Квартира была довольно старой, и ее давно не приводили в порядок. Вероятно, мистер Уильямс был недоволен условиями проживания, неподходящими для молодой леди. На следующий день после составления завещания он заказал эмалированную ванну у мистера Хилла, чей магазин скобяных изделий находится на той же улице. Однако установить ее как положено в таком старом доме не представлялось возможности. Ванну просто поставили в туалетной комнате, без всяких труб и кранов. А теплую воду приносили в медном ведре из кухни на первом этаже.
За окном по булыжной мостовой прогрохотала пролетка.
— Не думаю, джентльмены, — напыщенно заявил Кичингэм, — что мистера Уильямса можно упрекнуть в недостаточной заботе о жене, которая не отличалась крепким здоровьем. Накануне с ней случился эпилептический припадок, и на следующий день после установки ванны супруги отправились на обследование к доктору Френчу.
— Простите, — спокойно перебил его Холмс, — но в отчете о расследовании не приведены доказательства того, что леди прикусила язык или у нее были обнаружены иные признаки болезни.
— Признаки проявились, мистер Холмс. Но это же бывает время от времени.
— Что ж, замечание справедливое, — неохотно согласился я.
Мое одобрение придало констеблю уверенности.
— Доктор Френч назначил леди легкое успокоительное средство, бромистый калий, который в любом случае не мог принести вреда ее здоровью.
— Но и пользы тоже, — вставил я.
Кичингэм посмотрел на меня, как на предателя, а затем продолжил:
— Как бы то ни было, мистер Холмс, но два дня спустя в половине второго ночи доктора вызвали к больной, с которой снова случился припадок. Мистер Френч отметил, что она раскраснелась и вспотела. Пульс был нормальный, но больная жаловалась на головную боль.
— Обо всем этом я уже прочитал вчера в публичной библиотеке в подшивке «Херн-Бей пресс», — сухо заметил Холмс. — На соседней полосе газеты сообщалось, что температура воздуха на той неделе колебалась от семидесяти восьми до восьмидесяти двух градусов [64] при высокой влажности. Рискну предположить, что все жители города по ночам потели и краснели от духоты. К тому же я не совсем понимаю, как доктор Френч мог определить эпилептический припадок, который закончился до его прихода. Если только леди не прикусила язык, чего, как известно, не произошло.
64
Значения температуры по шкале Фаренгейта, приблизительно соответствуют 26–28 градусам Цельсия.