Забытые дела Шерлока Холмса
Шрифт:
Эмма Вулвз, или Филлипс, скривила лицо, затем покачала головой:
— Разве что одна. Она живет в этом же доме. Можете поговорить с ней, если угодно. Она перебралась в мансарду после того, как Мэтти Кловер умерла.
— Если вы не возражаете, — учтиво произнес Холмс.
Мы поднялись вслед за хозяйкой по лестнице, пахнущей сырой штукатуркой и прогнившими коврами, и подошли к двери чердачного помещения с низким потолком. Эмма Вулвз постучала в нее и дернула ручку, не дожидаясь ответа.
— Пришли два джентльмена из миссии. Они хотят оплатить все долги бедняжки Мэтти. Полагаю, вам должно быть что-то известно.
Послышался ответный
— Приступайте.
— Люси Роуз, — представилась девушка, поднимаясь с топчана.
Она напоминала увядшую голубку прерафаэлитов — чистое гладкое лицо, волосы заплетены в косы, усталый безразличный взгляд, словно наше присутствие не имело для нее никакого значения. На правой щеке видны следы ушиба. Вид у комнаты был весьма узнаваемый: потертый ковер, умывальник с кувшином и тазиком, крохотное окно с давно не крашенной, потрескавшейся рамой.
«Преподобный Уильям Холмс» бережно пожал руку девушки:
— Люси Роуз? Вы были подругой бедной Мэтти Кловер?
— Мы дружили, — настороженно ответила она, высвобождая руку. — Но все же не очень близко.
— Хорошо, — мягко улыбнулся ей Холмс. — Уверяю, что мы пришли с самыми добрыми намерениями. Мы располагаем некоторой суммой, которую семья покойной хотела бы передать ее друзьям.
Он отсчитал три соверена и протянул их девушке. Она приняла деньги без каких-либо слов благодарности. Холмс огляделся:
— Давно вы здесь живете?
— Три года, — сказала Люси, пожимая плечами. — Я всего лишь бедная швея, разве не видно?
— Понятно. И сколько же вам лет, дитя мое? — спросил «миссионер».
— Двадцать.
Он кивнул, показывая, что поверил ее словам. И, словно бы ему только что пришла в голову хорошая идея, добавил:
— А когда ваш день рождения?
— Мой день рождения? Зачем вам это знать?
Холмс снисходительно улыбнулся, прощая ее недогадливость:
— Вы были добры к Мэтти. Полагаю, что ее мать захочет отблагодарить вас. В следующем году, Люси, у вас будет особенный день рождения — двадцать один год [71] . Было бы замечательно, если бы матушка вашей покойной подруги смогла послать вам подарок. Если, конечно, вам будет удобно его принять.
71
Согласно закону о браке от 1753 года, лица, не достигшие совершеннолетнего возраста (21 год), не могли венчаться без согласия родителей или опекуна.
— Мне будет удобно, — ответила девушка, недоверчиво глядя на него. — Я просто не понимаю, с чего ей делать мне подарки.
— Оттого что она добрая христианка, — объяснил Холмс.
Люси снова пожала плечами:
— Ладно. Четвертого апреля, если это кому-нибудь интересно.
— Расскажите, — попросил Холмс с легким беспокойством в голосе, — что произошло той ночью, когда умерла Мэтти? Вы были с ней?
Я боялся, что девушка не захочет вспоминать об этом, но Холмс задал вопрос с большим тактом, якобы лишь для того, чтобы передать ее слова родным покойной.
— Она пришла домой не одна, — безразличным тоном заговорила Люси Роуз. — Мэтти часто приводила сюда мужчин. Я видела того человека в коридоре. И миссис Филлипс видела, и ее сестра тоже. Но они закрывают глаза на такие вещи.
— Как он выглядел?
— Он
— Понятно, — сказал Холмс, с разочарованным видом убирая деньги обратно в карман.
— Около трех часов ночи, — торопливо добавила Люси, — меня разбудили ее крики. Она скорчилась на кровати, чтобы уменьшить боль. Первым делом она сказала, что ее, наверное, отравили таблетками, которые она принимала, чтобы не забеременеть.
— Как вы думаете, ее и правда отравили?
— Конечно же нет! — презрительно фыркнула Люси Роуз. — Она сама себя сгубила этим пойлом. Врачи ведь не сказали, что она умерла от яда, разве не так? Старушка Мэтти пила столько, сколько не под силу и троим извозчикам. Но как же она кричала! Потом у нее начались судороги, она затряслась всем телом. Глаза закатились, просто страшно было смотреть. И все от пьянства. Допилась до белой горячки.
— Она сказала еще что-нибудь?
— Сказала, что умирает. И она была права, так ведь?
Я отказывался понимать, как такая бессердечная девица могла быть чьей-то подругой. Однако Холмс играл свою роль до конца и дал ей еще два соверена. Она усмехнулась, глядя ему в глаза:
— Миссионер? Да вы такой же миссионер, как я сама!
— Уверяю вас…
— Вы заплатили дважды! А эти миссионеры — скряги, каких поискать. Должно быть, вы…
Было обидно видеть, как эта маленькая дрянь разоблачила Холмса.
— Должно быть, вы из газетчиков, — торжествующе объявила Люси Роуз. — Угадала? Это они дают деньги тем, у кого хотят что-то выпытать. Пять соверенов? Надеюсь, дело того стоило. И зачем только вам нужно знать про Мэтти?
— Боже милосердный, — миролюбиво произнес Холмс. — Да у вас, милая девушка, задатки настоящего детектива!
— Ясное дело, — сказала в ответ Люси Роуз.
Когда мы возвращались в кебе на Бейкер-стрит, я заметил, что ни разу прежде не сталкивался с подобной дерзостью.
Холмс, разглядывая вечернюю публику, спешащую домой по Риджент-стрит, спокойно возразил:
— Однако как удачно вышло, что я представил вас врачом. Иначе мы могли бы принять эту вздорную девицу за испуганного и озлобленного ребенка. Не правда ли?
Я резко поднял голову и взглянул на него. Однако Холмс ничего больше не сказал, за исключением того, что нам следует немного помочь нашему другу Лестрейду, который запутался в этом деле и совсем пал духом.
Мой посетитель доктор Нил напрасно беспокоился. Он оказался лишь одним из нескольких врачей, которым сумасшедший вымогатель разослал одинаковые письма. На следующее утро я получил сообщение от доктора Броудбента с Сеймур-стрит. Он вместе со мной стажировался в больнице Святого Барта, а ныне стал преуспевающим окулистом. Броудбенту пришло похожее послание, с той лишь разницей, что мистер Мелоун и его сообщники потребовали за возвращение «доказательств» две с половиной тысячи фунтов. Это, разумеется, было уже полным безумием. Каким образом глазной врач мог дать больной стрихнин? Я окончательно уверился, что человек, организовавший этот шантаж, имел весьма отдаленные представления о медицине.