Забытые генералы 1812 года. Книга вторая. Генерал-шпион, или Жизнь графа Витта
Шрифт:
Неужели Мицкевич поверил провокаторской легенде, которую придумала Собаньская на пару с Виттом? Неужели великий поэт всё-таки был обманут, и в этом как раз всё дело?
Неужели он согласился закрыть глаза на измены Каролины из-за того, что она уверила его в своём польском патриотизме, и обещала, что будет пользоваться исключительным личным расположением Витта, чтобы помогать подпольщикам?
Неужели этот совершенно грандиозный поэт, посвятивший Собаньской столь пронзительные сонеты, оказался вместе с тем столь потрясающе наивен? Выходит, что так. На все эти необычные вопросы приходится ответить утвердительно.
Когда Каролина поведала Мицкевичу, что связалась с Виттом только для высокой цели возрождения великой Польши, то он вдруг принял это беспардонное враньё за чистую монету. Драма «Барские конфедераты», как мне кажется, является тому самым полным подтверждением. В этом смысле она является поразительнейшим историко-психологическим документом.
Без всякого сомнения, генерал Витт сильно веселился и нахвалил свою Каролину, узнав, что такая простая наживка безотказно сработала, и золотая рыбка быстро и решительно клюнула на неё: Адам в очередной раз поверил Каролине.
Бедный Мицкевич! Он оказался в плену у подлецов, отъявленных негодяев. Они его даже не обманули его, а самым настоящим образом бесстыдно обдурили – да, именно так. И поэт не просто поверил, а даже ещё публично вознамерился поведать версию Каролины Собаньской, дабы обелить, наконец, её репутацию, основательно, справедливо и давно уже подмоченную.
Собаньская дерзко и нагло перехитрила Мицкевича, но, как видно, ей и этого показалось мало. Она решила способствовать тому, чтобы её поклонник закрепил её явную ложь, сфабрикованные факты и надуманные интерпретации в своём кристальном слове. Каролина вдохновила его на создание пьесы из польской истории, в которой была сказана «правда» об отношениях её с Виттом и Мицкевичем.
Подручная Витта решила обмануть и саму Историю, но это ей уже не удалось. Драма «Барские конфедераты» так и не появилась никогда на французской сцене.
Влияние Каролины распространялось на Мицкевича, но Историю – даму строгую и не знающую снисхождения – она охмурить так и не смогла, даже при посредстве своего гениального кавалера.
К тому же, надо сказать, женщины всегда чрезвычайно плохо реагировали на Собаньскую – нервно, недоброжелательно, с завистью, и, пожалуй, ещё и со страхом: уж слишком та была напориста, коварна и чарующе соблазнительна. Так что История тут вовсе не была исключением, скорее даже наоборот, когда плохо отреагировала на Собаньскую. А вот Мицкевича Каролина обольстила по полной программе, и, видимо, навсегда, даже после того, как перестала быть его возлюбленной.
На самом деле поэт навсегда остался состоять при Собаньской, при той самой обольстительнице, которую Оноре де Бальзак с полными на то основаниями назвал «опаснейшей из женщин».
И конечно, Мицкевич, в ходе той знаменитой крымской поездки, расшифровал всю троицу царских агентов (и Витта, и Бошняка, и Собаньскую), однако публично заклеймил лишь первых двух, Каролину же утаил, спас от своего и общего суда. Я имею в виду следующее место из лекции, которую поэт прочёл 7-го июня 1842-го года в Париже, в Коллеж де Франс:
«Сын польского генерала и гречанки, граф сам не знал толком, к какой национальности он принадлежит и какую религию исповедует. Он был ревностным представителем партии, существовавшей тогда в России. Он возглавлял в ту пору полицейские власти в южных губерниях. Граф Витт уже имел сведения о существовании заговора от одного из своих агентов, фамилию которого я назову, так как она не упоминается ни в одном официальном документе, ни в одной истории, от некоего Бошняка, предателя, шпиона, более ловкого, нежели все известные герои этого рода в романах Купера. Этот Бошняк, литератор, всюду сопровождал графа Витта под видом натуралиста. Он хорошо говорил чуть ли не на всех языках, сумел втереться в разные тайные общества, и он сообщал графу Витту секретные сведения о заговоре».
Такой вот совершенно несомненный факт: из троицы царских агентов Мицкевич двух назвал и заклеймил, а третьего члена (свою былую возлюбленную) преднамеренно и сознательно попытался укрыть от гнева и презрения современников и потомков.
Однако обмануть историю поэту-романтику в итоге так и не удалось, хоть он очень старался. Всё дело в том, что Каролина Собаньская сама раскрыла все карты в донесении своём шефу корпуса жандармов графу А. Х. Бенкендорфу; не только не скрывала, а ещё и педалировала, что является царским агентом и имеет самое прямое отношение к корпусу жандармов.
Письмо, объемистое и ставящее все точки над i, на беду красавицы Каролины, было впоследствии обнаружено и опубликовано дотошными пушкинистами. И как раз эта неожиданная находка полностью разрушила систему защиты Собаньской, воздвигнутую в своё время Адамом Мицкевичем.
Многие современники, конечно, и так понимали, что Собаньская – подручная Витта. Но прямых доказательств ни у кого тогда не было; конспирация соблюдалась неукоснительно, и Витт отнюдь не афишировал, кто именно доставляет ему секретные сведения.
Так что обвинять Собаньскую можно было лишь на уровне великосветских сплетен. Обнаружение же письма Каролины к Бенкендорфу перевело сплетни на уровень безусловных фактов и полностью уничтожило ту идеализированно-романтическую схемку, которую упорно пытался протолкнуть Адам Мицкевич, в напрасных усилиях спасти репутацию Собаньской.
Да, это была чванливая аристократка, чрезвычайно чтившая собственную генеалогию гордячка, но ради достижения своих целей она не брезговала абсолютно ничем. И грешков за ней числилось не мало, и самые стыдные из них имели прямое отношение к связям её с ведомством графа Бенкендорфа.
Фактически Мицкевичу всё равно бы никак не удалось её выгородить – это была безнадёжная затея, сизифов труд, не иначе: служба Каролины как царского агента, как сподручной Витта, просто не могла не всплыть, не могла из тайной не превратиться в явную.
Но Мицкевич, как видно, всё же упорно хотел переспорить, изменить суд истории, и спасти Каролину.
Собаньская же, кстати, Мицкевича не только не любила, а ещё и смотрела на него достаточно высокомерно и с высот своего аристократизма великого польского поэта считала довольно-таки скучным и неотёсанным.