Забытые письма
Шрифт:
– Офицер, он и есть офицер, другая порода, не то что мы, при земле, при скотине да кузне. Но хороший он человек, да, порядочный, расспрашивал, кстати, про вас про всех.
– Мы слышали, он отравился газом, несколько месяцев лежал в госпитале. Ему лучше?
– На заднем сиденье было темно, я не разглядел, но голос у него хриплый.
– Они с твоей сестрой друзья. Верхом вместе катались, теперь вот письма друг другу пишут, – не устояла Эсси.
– Ну мама! – вспыхнула Сельма.
– Идемте, я разогрею суп, хлеба отрежу. Ты же с дороги, голодный!
– Еще какой голодный-то, все не жуя проглочу вместе с миской! Как же я мечтал
– Ну-ну, Фрэнк, не выражайся… Ты не в казарме. Сейчас вскипячу воды, налью в цинковое корыто, сам помоешься. А утром прокипячу одежду твою. Ох, какое же это счастье, вот Господь и ответил на мои молитвы! – выдохнула Эсси, протягивая руки, чтобы обнять сына.
В эту минуту дверь распахнулась, и Эйса, увидев перед собой всю картину, расплылся в такой же улыбке, как у его сына.
– Чтоб мне провалиться на этом месте! Кто это тут? Доставай окорок, мать. Блудный сын возвернулся. Ох, вот уж благи дела твои, Господи!
Да, это будет самое счастливое их Рождество.
Он дома, вздохнула Сельма, и вздох ее был отнюдь не о брате. Всего в миле от нее спит Гай, и где-нибудь, когда-нибудь они снова встретятся.
Фрэнк проспал без задних ног чуть ли не двое суток подряд. Никто дома не заговаривал о Ньютоне. Им не хотелось чем-либо омрачить и без того коротенький отпуск Фрэнка, и Сельма заметила, что стоило кому-то спросить его о войне, он тут же переводил разговор: «Я в отпуске. Не напоминайте».
В Рождество он отказался пойти с ними в церковь.
– Я в последнее время не слишком часто вспоминал о создателе, – отрезал он.
Эйса ушам не поверил.
– Молодой человек, покуда вы живете под моей крышей, соблаговолите воздать хвалу этому дню, как положено. Давай надевай форму и пошевеливайся.
Но Фрэнк крепко стоял на своем.
– Прости, папа, но мы разные люди, пойми это. Если я уже достаточно взрослый, чтобы в окопах биться, страну защищать, то и достаточно взрослый, чтобы решать, во что я верю. Преподобный тут разглагольствует про вечные муки и адский огонь… Да что он знает про них? А я своими глазами видел такое… Сравнить нельзя! Так что не вижу смысла. Подумай, у германцев на бляхе ремня написано: «Gott mit uns» – «С нами Бог!». Они верят, что Господь Всемогущий на их стороне. А мы? Мы верим, что Он на нашей. Но я видел такое, что ты уже не понимаешь, где же Он, черт побери, да и есть ли Он вообще… – Фрэнк задрожал, и Сельма взяла его за руку.
– Ну-ну, будет, тихо, тихо. Уймись. Просто папа очень гордится, что ты вернулся, и хочет похвастаться перед всеми соседями. Пойдем, просто споешь с нами пару гимнов. Это ведь не нарушит твоих принципов. В эти дни мы просто желаем добра всем нашим ближним.
– Ах так… Ну да! А как же бедняги лошадки? Им добра не желают? Они вечно в грязи, вечно голодные, вечно продрогшие до костей. Они что – не живые? Ну не могу я смотреть, как страдают они! И ведь ничем не заслужили такого. Ничем! Я приехал домой. Вас повидать. А не затем, чтобы вы водили меня по округе, будто разряженную ломовую кобылу на ярмарке.
– Твоя позиция мне ясна, – кивнул отец, отступая. – Никто не посмеет сказать, что я принуждаю своих детей, силком выбираю для них веру. Но не ожидал, нет…
Фрэнк никак не отреагировал на его слова и продолжил:
– Хочу прогуляться, мне надо на воздух. Потом вернусь, посидим у огня, погляжу на вас. Спою вам пару наших окопных гимнов, но вряд ли они вам понравятся… Вот, например, на мотив «О, наш добрый друг Иисус»:
Закончится поганая война, И я сотру из памяти сраженья И буду счастлив сбросить облаченье, Надев гражданское, без копоти следа. Один молиться буду, не в строю, И погулять не надо разрешенья — Сержант, ты слышишь? – я в тебя плюю, И подавись бумажкой увольненья!..– Все, сын, довольно, – оборвал его Эйса. – Не хочу я больше слышать ничего подобного.
В молельном доме все обратили внимание, что Фрэнк не пришел, и после службы накинулись с расспросами. Эсси отговаривалась, ссылаясь на то, что он устал и нуждается в отдыхе.
Да, Фрэнк изменился, стал жестче. Когда он разгневан, в глазах нет и тени прежней мягкости. Иногда свет падает так, что он кажется стариком – вот сидит, сгорбившись, у огня, рассеянно глядит на языки пламени, целиком погруженный в свои думы.
– Даю пенни, если поделишься! – тихонько поддразнила его Сельма.
– Ни фартинга, душечка, – отозвался он. – Я так странно себя чувствую. Будто я гость в родном доме.
– Ты по-прежнему служишь с капитаном Ричардсом?
– Не, его давным-давно убили. Я теперь перевожу боеприпасы.
– Это опасно?
– А ты как думаешь?
– Мама знает?
– Не говори ей, она только расстроится, к чему ей лишнее беспокойство. Это неплохое занятие, ты все больше в тылу – сравнительно, конечно. Не на линии огня. Вот только эти проклятые гаубицы не берут пленных. Приземлится снаряд на наши головы – и все, мы превращаемся в фарш. Удивительно, что лошади вообще еще остались. Я так хотел бы служить в ветеринарном батальоне! Лечить их, а не отправлять на погибель. Прости, не хочу больше ни о какой войне… Так что там такое мама сказала про тебя и про Кантрелла? Вы в самом деле с ним вместе гуляли, когда он приезжал в отпуск?
– Мы уже давно переписываемся. Ну, а сейчас он, должно быть, со своими, в семье. Рождественские вечеринки и все такое… Ты же знаешь, что его отец погиб вместе с лордом Китченером?
– Да, это я слышал… Забавно, как наши дорожки то и дело пересекаются. Сначала там во Франции, на Фоссе, а теперь вот он меня подвез. А брат его, где он сейчас?
– Энгус? Его списали из армии по медицинским показаниям – с ним случаются припадки. Он сейчас помогает в госпитале для офицеров – там же, в Ватерлоо-хаусе.
– Чую, чем-то тебе он не нравится? А мне казалось, они как две капли воды похожи.
– Ничего подобного. Энгус совсем другой, пропадает в пабе целыми днями, один раз его даже вышвырнули оттуда. Угощает там военных. Но все равно никто не рвется с ним беседы вести.
– Ты-то откуда знаешь? Подслушиваешь вечерами, что там творится в «Оленьих рогах»?
– Мне Мэриголд рассказывает. Она-то ничего не пропустит.
– Да, это точно, чертовски докучливая девица, – подмигнул ей Фрэнк. – Говорят, она последний разум теряет, стоит ей завидеть человека в военной форме? Ты-то, надеюсь, у нас не такая?