Забытые смертью
Шрифт:
За палаткой лил бесконечный, промозглый дождь. Он хлестал по брезенту тугими струями, шелестел по стеклу тусклых окошек, сквозь которые начал пробиваться рассвет.
— Заговорились мы. Так и не отдохнули, не выспались из-за меня. А ведь ночь кончается. Как работать будете? — виновато оглядела мужиков Фелисада.
— Да уж какая работа? Ты глянь, что в тайге творится. Туда не только нынче, еще дня три нос не высунешь. Все развезло. Да и то, сказать надо правду, почти полгода без выходных работаем. Надо и дух перевести когда-то. Пусть вынужденным, отдыхом воспользоваться.
— Тогда я завтрак начну готовить, — встала Фелисада.
— Там у нас за палаткой десяток осетров лежит. В ящиках. Подсолены. Их на сковородку — и все в порядке. Готовая жратва. А хлеба от ужина осталось много. Не одолели. Так что не переживай. Все без мороки, успеется. Отдохни еще, — предложил бригадир.
— С Андреем-то что стряслось? — подсел поближе к Фелисаде Митенька.
— Руки на себя наложил. Благоверная заразила венерической болезнью. А ее отец в этом обвинил не дочь, а зятя. И выкинул отовсюду. Да с таким позором и оглаской, что оставаться в живых, видимо, не смог. Силенок не хватило пережить. А начинать заново — поздновато было. Но перед тем написал письмо в психушку, где меня Держали. Сознался во всех своих грехах. И попросил отпустить меня на все четыре стороны. Врачи так и сделали. Вызвали меня поутру, потолковали немного. Посмеялись над прошлым, поругали Андрея, отдали его письмо и выпустили за ворота. Дальше вы все уже знаете…
— Отчего ж в деревню не отправили? К сестрам, братьям?..
— Хватило с них горя из-за меня. Зачем добавлять? Я была их мечтой и надеждой. Их гордостью. Придуманной сказкой. Да только верить в них взрослым никак нельзя.
— А может, сказка не досказана?
— Куда ж еще страшнее? — испугалась, перебив Никитина, Фелисада.
Она вскоре принялась чистить рыбу, а мужчины вышли наружу глянуть, где и как сообразить на зиму жилье для поварихи.
Решили расширить балок. Углубить его. Утеплить опилками и землей. Изнутри обшить все досками. Сделать полки и стеллажи для продуктов. Смастерить печь побольше, и когда все будет готово — переселить Фелисаду.
Дождь еще не закончился, когда Никитин, сев за бульдозер, принялся готовить жилье для поварихи.
Мужики носили доски, горбыль. И через пару дней жилье для бабы было готово. Его назвали теплушкой. Да и то, сказать нелишне, постарались люди. Сделали все возможное. Потолок, стены и пол сплошь дощатые. Два оконца пропускали достаточно света. Двери закрывались плотно, наглухо. Без скрипа.
Соорудили прочный стол. К нему под бок лавку поставили. Подумав, сбили топчан. Все ж лучше раскладушки. И, расстелив матрац с одеялом, позвали Фелисаду.
— Принимай жилье, хозяйка! Обвыкайся. Стерпись. Авось да прикипишь к нам душою, — то ли в шутку, то ли всерьез обронил бригадир.
Фелисада, оглядев теплушку, лицом просветлела. Не ожидала такой заботы о себе. Ничего не забыли лесорубы. Даже низкую табуретку смастерили. В углу — запас звонких березовых дров наготовили. А Петрович, исчезнув на минуту, вернулся с букетом рябиновых веток, поставил их в банку, и жилье вмиг преобразилось.
Мужики переглядывались, улыбались загадочно:
— Вот так старая плесень! Всем нам нос утер, не разучился к бабам клинья бить! Ишь, какой галантный! И в тайге кобелем остался! — смеялся над Петровичем чифирист Вася. Но уже к вечеру перестал подтрунивать. И не только он. Удивилась бригада. Да и было чему.
Всю ночь стирала Фелисада постельное белье бригады. Кучи рубашек, маек, носков сушились на веревках, натянутых между деревьев.
А Фелисада, едва накормив бригаду завтраком, ушла в тайгу с ведрами. Трижды приносила грибы. А под вечер вернулась с полными ведрами брусники.
Пока мужики ужинали, баба поставила варить варенье, грибы на сушку готовила, нанизывала их в связки, развешивала ближе к теплу.
Управившись, белье принялась гладить. Не присела, не отдохнула до самой ночи.
С утра снова за грибами и ягодами в тайгу отправилась. И опять до сумерек на ногах.
За неделю вязки грибов топорщились по всему потолку теплушки. Три бочки засоленных груздей стояли в балке. Банки с вареньем выстроились в ряд на полках. Тут и брусника, и голубика, не успевшие осыпаться от осенних дождей.
Мужики вначале не обращали внимания на бабьи заботы. Но когда Фелисада выставила к чаю банку варенья, всем понравилось. Решили не уступать. И уже на следующий день отпустил бригадир
Васю-чифириста рыбы наловить в Алдане. Тот и постарался. Не только на ужин, на всю неделю осетров натаскал. И обронил, что на зиму запас за неделю сделал бы. Федор его поймал на слове.
И Вася теперь из чифириста в рыбака выбился. Гордился. Да и то верно, никому из бригады не везло так, как этому худому малорослому мужику. Рыба, казалось, сама шла к нему в сеть, заскакивала в лодку. Лесорубы даже удивлялись:
Эй, Вася, ты, верно, себя вместо наживки пользуешь? Как сумел рыбу к кайфу приучить?
Но Ваське было не до смеха. Он уставал так, что па ужин сил не оставалось. Какой чифир? Едва успевал отмыться от чешуи и валился на раскладушку до утра, даже на другой бок не поворачивался.
Фелисада жалела Ваську. Малорослый, он походил на мальчишку-подростка, состарившегося раньше времени.
Баба замечала, как курил этот человек. Взгляд его будто замерзал на чем-то. И мелко-мелко дрожали пальцы рук.
Что вспоминалось ему, о чем он думал? Неужели и этого, совсем крохотного мужика, не обошла судьба лихом? Но если бы все в жизни сложилось гладко, не оказался бы Васек в тайге.
Фелисада, сама не зная почему, больше всех его жалела, хотя не знала о нем ничего.
К бабе здесь, на деляне, относились все одинаково. Иногда кто-либо из лесорубов вспоминал, что средь них баба имеется, и приносил из тайги красивую чагу, которую прибивали вместо картины на стену теплушки.
Однажды, возвращаясь с работы в сумерках, мужики решили пошутить. Да и повод был. Нашли в тайге лосиные рога. И, стукнувшись в стену теплушки, подождали, пока Фелисада дверь откроет. Едва она выглянула, приметила вылезающие из-за угла рога. Казалось, лось чесался об угол теплушки. И вот-вот снесет печную трубу, выведенную именно в этот угол.