Забытые: Тени на снегу
Шрифт:
У саней я остановилась, встревоженно оглядевшись. Старый еловый лес стоял непроходимой чёрной стеной. Тучи опустились так низко, что, казалось, вот-вот застрянут в древесных макушках. Зим расчистил дорогу, и покрытые коркой льда снежные стены вставали выше моего роста. Снег то лениво кружил в холодном безветрии, то, подхваченный резким порывом, накрывал мир пуховым одеялом.
И никто ничего странного не ощущал. Даже пёс. На него я, признаться, надеялась особо. Его древняя, волшебная, сложная природа и животные инстинкты обязательно должны обнаружить непонятное. Но пёс под моим внимательным взглядом лишь протяжно зевнул,
Или просто хорошо притворялся, чтобы не наводить смуту.
Я нырнула под тулуп, и пёс рванул по расчищенной дороге. Съёжившись на жёсткой лавке, я зажмурилась и попыталась понять: что именно чувствуется? Что мне это напоминает? У моего народа есть много врождённых навыков, которые проявляются сами по себе в своё время. И, может, это именно оно – проявление. А может, и нет. Но пока пёс не нервничает, хочется верить именно в первое. А оно, побери его Забытые, напоминает просто предчувствие. Пока.
Парни на облучке беспрестанно о чём-то шептались, и, прислушавшись, я разобрала слово «поляна». Зачем? Снежный дом можно и на дороге построить – и вряд ли он помешает обитателям долины. Всё, дорожная жизнь здесь замерла до оттепели. Редкие отважные ребята, конечно, будут рисковать и гонять из города в город, но изредка и по очень большой нужде. Зачем?..
Зиму, однако, было виднее, и вожделенную поляну он нашёл сразу после наступления темноты. Я с удовольствием выбралась из саней и запрыгала по дороге, разминаясь, а распряжённый пёс с таким же удовольствием рванул в лес. Зевающий Норов закопался под сиденья, выбрасывая на дорогу сухие ветки и щепки, а знающий исчез в лесу, прежде пробив в снежной стене проход и проложив плотную тропу.
– Жрать охота, – посетовал Норов, почёсывая живот. – Чали, у тебя будет чего погрызть?
Я зарылась в сумку. Мы так спешили убраться из Солнцеясного и опередить обещанную Зимом месть разбуженной стихии, что совершенно не позаботились о припасах. У знающего даже дорожной сумки не было – каким я его разбудила, таким он в путь и отправился, а у меня после лавок Солнцедивного осталось лишь немного бубликов и укропа. Но да извозчик нам нужен живым и полным сил…
Отдав Норову тёплые бублики, я украдкой подбросила в карман его тулупа пару искр – согреть одежду и обувь. И зажевала ветку укропа. В отличие от людей, страдающих в холода повышенным обжорством, я, наоборот, насыщалась силой и могла несколько дней не есть вообще. Но вот чайку бы… не отказалась. У меня и травка подходящая есть.
Первым вернулся пёс, сбросив к хозяйским валенкам чью-то несчастную тушку. Меня слегка замутило. Дорожная жизнь – дорожной жизнью, но от такого откровенного «мяса» мне со времён Гиблой тропы было не по себе. Норов просиял, потрепал пса по морде и снова нырнул под сиденье, выгребая оттуда помятый котелок, вертел, рогатины, нож и прочие необходимые для решения многих проблем вещи.
Пёс опять перемахнул через снежную стену и скрылся в лесу, зато появился Зим. При виде тушки он одобрительно хмыкнул, сгрёб дрова и отправился обратно. Норов подхватил походное добро. А мне остались только тулуп… и совесть.
Знающий работал и не жаловался, но едва мы остановились, я сразу заметила на его руках кровь – морозные трещины вскрылись от напряжения. И мне стало очень стыдно и противно на
Поколебавшись, я решила послать с утра Вёртку на расчистку дороги, прихватила тулуп и отправилась вслед за своими спутниками. Мимо густых елей, отводя тяжёлые лапы, осторожно и медленно, чтобы не получить веткой по лицу. К небольшой полянке, на которой гордо возвышался огромный сугроб с чёрной дырой – входом. В полнейшей, напряжённо замершей тишине – ни птиц, ни зверья. Природа затаилась, словно выжидая.
– Ось, наломай лап, – раздалось из сугроба. – У тебя же осталось немного силы?
– Да, – коротко отозвалась я.
Сбросила у входа тулуп и отправилась выполнять наказ. Пока никто за мной не наблюдал – с помощью подручных искорок. А когда Вёртка предупредила о появлении Зима, я села на еловые лапы и устало вытянула ноги. Это ужасно – не иметь возможности быть собой, чаровать не скрываясь и без страха…
Знающий посмотрел на меня с подозрением, к которому я уже начала привыкать, сгрёб еловые лапы в охапку и исчез в сугробе. Вёртка сразу же передала, что «можно». Я вскочила на ноги и быстро нарезала ещё с десяток лап. Внизу они росли огромными, пушистыми, пышными. Штук пять вполне сгодится для одной удобной лежанки.
Зим опять выбрался из сугроба, оценил мою работу, скомандовал «хватит» и забрал ветки. А мне опять достался неприкаянный тулуп. Я ещё немного побродила вокруг сугроба, услышала: «Ось, ужин!» и, пропихнув вперёд себя тулуп, пригнулась и просочилась в сугроб.
Насчёт ужина знающий зачем-то пошутил – вода в котелке едва закипала, и нечто, похожее на мясо, трепыхалось на поверхности. Норов закончил сооружать третью лежанку, почесал в затылке и скривился, проворчав: «Сыро!» Дрова тоже еле теплились. Я закатала рукав и с сожалением использовала одно из последних осенних заклятий, просушивая и ветки, и дрова, и одежду.
Костерок у дальней стены сразу затрещал веселее. С низкого потолка закапало, но Зим приморозил подтопленное, заодно уменьшив «дверной» проём. Сам он – зимник же – мог долго обходиться без тепла, «прогреваясь» работой с чарами, но вот второй хладнокровный… В сугробе (да рядом с костром) было довольно тепло – для меня даже слишком, но извозчик, промёрзший за день на облучке, ёжился и очень старался не стучать зубами.
– Оденься, – я бросила Норову согретый тулуп.
И села на лежак, закопавшись в сумку. Так, укроп, чайные травы, три бублика…
В сугробе быстро стало душно и жарко. Дым от костра и варева поднимался к потолку, но, как я слышала, никаких «труб» в снежных домах быть не должно, только низкий вход. Всё для сохранения тепла. Я поёрзала, привалилась к стене и закрыла глаза. Норов, судя по сопению, тоже устало задремал. Только Зим бдел – и за едой, и за огнём, и за погодой.
Я проснулась внезапно, когда за моей спиной задрожала стена. И сразу же услышала разочарованный вой – голодный, сердитый. Дом вздрогнул, но выдержал. Я выпрямилась и встретила взгляд сразу двух внимательных пар глаз – Зима и пса, который успел просочиться в дом и теперь занимал собой едва ли не всё свободное пространство. Под его боком, согревшись, счастливо похрапывал Норов.