Забытый легион
Шрифт:
Телохранитель нахмурился, выхватил гладиус и резко обернулся в ту сторону, откуда послышалась оскорбительная реплика. Однако привыкший к подобным вещам горожанин вовремя пригнулся и сделался совсем неразличимым в толпе. Хотя с римлянами никто не советовался по поводу того, что делалось якобы от их имени, но свое личное мнение обо всем происходящем они всегда могли высказать. Политикам приходилось все время терпеть колкости, а на стенах общественных зданий и их собственных домов то и дело появлялись неграмотные, но очень обидные надписи. Поймать хулиганов удавалось крайне редко. И сейчас, чтобы дать выход своему гневу, страж извернулся и со всего маху ударил лезвием меча плашмя по спине оказавшегося поблизости уличного мальчишку. Побитый мальчишка громко вскрикнул, и на лице силача появилась мрачная усмешка.
Тарквиний пристально смотрел, как носилки остановились возле подножия лестницы. Внутри находился человек, заплативший Целию огромные деньги за сведения о бронзовой печени и мече Тарквина. А потому виновный, пусть и косвенно, в смерти Олиния. Люди, стоявшие рядом с этруском, тоже тянулись и вставали на цыпочки, чтобы взглянуть на Красса. Он являлся одним из самых известных римских аристократов и хоть и уступал в славе Помпею, но был настолько богат, что все им восхищались. Или завидовали ему.
Телохранитель же приподнял боковую занавеску носилок, показав тем самым господину, что они прибыли на место. Выдержав паузу, из носилок появился приземистый седеющий мужчина, одетый в роскошную тогу, и застыл на месте, обводя острым взглядом толпу, оценивая ее настроение. Для всех, кто домогался высоких должностей, одобрение масс значило много. А Красс домогался. Все это знали. И все туже и туже натягивал бразды правления, которые держал вместе с Помпеем и Юлием Цезарем. Соперничество между членами триумвирата крайне редко проявлялось открыто, но по городу постоянно циркулировали бесчисленные сплетни. Судя по всему, каждый из трех стремился к единоличной власти. И готов был ради нее чуть ли не на все.
— Граждане Рима! — патетически воззвал Красс. — Я пришел в храм великого Кастора, чтобы испросить его благословения.
Толпа дружно вздохнула в предвкушении.
— Я буду молить великого наездника, чтобы он даровал мне знамение, — продолжал Красс. — Божественный знак одобрения.
Он немного помолчал.
Тарквиний оглянулся и увидел, что все лица выражают напряженное ожидание.
«Красс умеет обращаться с толпой», — подумал он.
— Какой же знак, господин? — Вопрос задал тот же самый человек, который только что сострил насчет Помпея. Но даже ему не терпелось узнать, почему Красс решил поклониться богу.
Красс, явно довольный вопросом, потер пальцем крючковатый нос.
— Знак того, что я смогу добыть для Рима великую славу!
Толпа разразилась одобрительными выкриками.
— Как проконсул Сирии, я продвину границы республики на восток, — уверенно провозгласил Красс. — Приведу к покорности варваров, которые ныне смеются над нами. Которые угрожают нашему цивилизованному образу жизни!
Крики сделались вдвое громче.
Об этом говорили все. Если Рим утверждал, что ему грозит опасность, — горе тем, кого объявляли носителем этой опасности. Два века назад Карфаген, самая могущественная держава Средиземноморья, дерзнул пойти войной против Рима. Потребовались три продолжительных кампании, но в конце концов легионы сровняли его города с землей.
Тарквиний не мог не уважать непроизвольного высокомерия, свойственного всем без исключения горожанам, даже самым жалким из них. Они ничего не страшились. Конечно, они не понимали, почему Красс так отчаянно стремился обрести власть над Сирией, а вот мысли о воинской славе кружили им головы. И совершенно неважно, что Риму не было нанесено никаких оскорблений, что на Востоке не убивали римских послов. Римляне инстинктивно почитали войну. С древнейших времен не было года, когда бы народ этой страны не отправлялся воевать, чтобы осенью вернуться на свои фермы.
— А когда я вернусь, — продолжал Красс, — я удвою хлебные выдачи!
Толпа вопила уже оглушительно. Стремительное падение цен на всякие сельскохозяйственные товары сделало большинство населения безземельным и поставило его в полную зависимость от конгиарий, раздач продовольствия и денег; только это и обеспечивало жизнь очень многих римлян. Нынешняя порция зерна не позволяла семье продержаться целый год, и потому даже обещания увеличить выдачи гарантировали оратору народную поддержку.
Красс самодовольно улыбнулся и, сопровождаемый овацией, направился вверх по лестнице к входу. Подобострастный жрец, дожидавшийся наверху, препроводил его внутрь. Крики постепенно стихли, публика принялась оживленно обсуждать только что увиденное событие.
Тарквиний хорошо понимал, что происходит. Визит в храм был очень продуманно подготовлен. На Форуме в это время было особенно многолюдно. Если бы Красс пожелал вознести свои молитвы в тишине и покое, ему следовало бы всего лишь прибыть сюда на несколько часов раньше или позже. Нынешнее представление являлось эпизодом непрерывной борьбы за власть. Пытаясь сравняться воинской славой со своими соперниками, Красс начал обнародовать свои намерения. Тарквиний воздел взгляд к небу и прищурился от яркого солнца. Легкий ветерок. Несколько облаков. Скоро погода переменится, начнется дождь.
«Красс с войском отправится на Восток, — думал он. — В Парфию и дальше. Я уйду с ним».
— Тарквиний!
Гаруспик настолько отвык от звука собственного имени, что в первый миг не отреагировал.
— Тессерарий! — прокричал тот же самый голос.
Тарквиний застыл на месте и быстро нашел взглядом показавшуюся ему знакомой фигуру человека, пробивавшегося к нему через толпу зевак. Небритый мужчина лет тридцати пяти, среднего роста, коротко, по-военному подстриженный. Испятнанная вином туника не скрывала жилистых рук и ног, а висевший на ремне кинжал выдавал солдата. Этруск повернулся было, чтобы нырнуть в толпу, но поздно: на левой руке сомкнулись крепкие пальцы.
— Позабыл старых товарищей? — ехидно произнес солдат.
Изобразив удивление, Тарквиний обернулся.
— Легионер Марк Галло, — негромко произнес он, мысленно ругая себя за то, что приложил слишком уж много стараний, чтобы остаться незаметным. А потому его собственный нож бесполезно лежал в мешке. — Что, выгнали наконец из армии за пьянство?
Галло скорчил гримасу.
— Я в законном отпуске. Не то что ты, поганый дезертир, — прошипел он. — Помнишь, что делают с такими, как ты? Могу поклясться, центурион будет рад напомнить это всем. — Он оглянулся, несомненно выискивая затуманенным вином взглядом своих собутыльников.