Зачарованная величина

Лима Хосе Лисама

Как это растождествленное с простым крюком железо доносит образы, которые под силу и под стать разве что новейшей живописи? Одна из подвесок напоминает арлекина Кандинского, другая — присосавшуюся к стене голотурию, третья похожа на цветы Пауля Клее. Может быть, одна из задач современного художественного воображения — как раз в том, чтобы через внешнее

подобие прийти к органичной форме средствами простого ремесла, которое начинается с отказа от непомерной гордыни? Пусть сегодняшний художник внимательнее вглядится в гибкое изящество и самозабвенную жертвенность этих изделий колониальной эпохи. Их формы и ритмы, для современной живописи, уверен, бесценные, заслуживают более счастливого и долговечного соседства.

23 марта 1950

99. НЛО, или Буколический обитатель древней Ниневии

С идиллических и целомудренных времен кометы Галлея небесный народец умерил свои запросы. Да, наши сограждане должной чести и чистоты еще и сегодня украшают блюда зажженными свечами, точно так же, как путешественники по невероятным бразильским землям уверяют, будто слышали гул, исходящий из их мифологических недр (хвост прежнего огня). Но с тех пор, как вышнее пространство очеловечено и разбито на садики, хозяин каждого из которых может похваляться собственной открывающейся перед ним воздушной перспективой, небо как главный герой перешло в категорию чего-то относительного. Мы теперь равно далеки от величественных озарений мистиков и от неба светил и эмпирея, преодолевшего представления греков о небесном своде как своего рода крыше, начинающейся там, куда достигает взгляд. И все же, в развитие образа горней завесы, изборожденной золотым скарабеем, — образа, сегодня устаревшего, но бесконечно дорогого современникам кометы Галлея, европейским символистам, — мы теперь как будто опять возвращаемся к пониманию, что теогония и магия, глубинное и сверхъестественное со всех сторон

окружают материальный мир, который в каждый исторический период открывается человеку на скрижалях познания. Заговорили о неких дисках живого вещества, проникнутого дыханием или духом, хранящего межпланетные тайны и изъеденного отчаянием от невозможности связать между собой многочисленные и разноязыкие миры. Новая эра, новая эра! — восклицают наши современники, намереваясь путешествовать с планеты на планету наподобие ослика, вышагивающего вокруг водокачки. Будто во времена вавилонян, поднимавшихся на крыши как в обсерватории, небо полно намеков, которые подталкивают наших ближних иронически подмигивать или… пристальнее всматриваться в высь. Мы сегодня посмеиваемся над Анаксимандром, в эпоху ионийской физики толковавшем о ветре, который будто бы скрывается в тучах и расщепляет их, рождая молнию, и тем не менее убеждены: любая эпоха, какой плодоносной и несокрушимой она себя ни выставляй, с неизбежностью накапливает в себе излишек смешного. Над ним легко иронизировать и смеяться последующим поколениям, но, вместе с тем, он свидетельствует об избытке сил, готовых сокрушить какие бы то ни было границы и рамки. Похоже, наша эпоха решила продемонстрировать подобные богатства, щедро распахнув свои переполненные житницы.

Быть может, вслед за сверхсложным периодом физики, расщепляющей незримые ядерные цепочки, нам захотелось вернуться к незамутненному простодушию ионийцев. Туда, где Анаксимандр рассказывал о колесничных ободьях, несущихся по кругу. О прорывающемся огне, который движет эти колеса по круговым орбитам. О морских испарениях, раскалывающих огненные шары, превращая их в кольца. Объяснения за объяснениями сменяются в голове современного человека, прогуливающегося по крыше, как буколический обитатель древней Ниневии.

25 марта 1950