Зачарованное сердце
Шрифт:
— А ты подумала о последствиях? — спросила Синтия. — Ты подумала о тех, кто любит тебя, и о несчастье и чувстве стыда, которое ты им принесешь? Ты подумала о своем отце?
Синтии показалось, что Микаэла как-то странно посмотрела на нее.
— О моем отце? — повторила девушка.
— Да! — быстро ответила Синтия, полагая, что именно здесь она сможет добиться понимания. — Твой отец любит тебя, Микаэла, ты выдержишь, если принесешь ему несчастье и горечь?
Микаэла внезапно расхохоталась, откинув назад голову.
— Мой отец! — насмешливо произнесла она. — Дорогая Синтия, вы так мало знаете! Что вообще мой отец для меня сделал? Вы хоть представляете себе, какой была моя жизнь до того, как я появилась в Англии? Имеете ли вы хоть малейшее представление, как я страдала и какие унижения вытерпела, пока была ребенком? И все из-за моего отца, этого добрейшего папеньки, который, как вы утверждаете, любит меня! — Заметив удивленный взгляд Синтии, она добавила: — Никто, видно, не сказал вам, особенно мой отец! Он не смеет даже заикнуться об этом вам, вам, которую он обожает и уважает. Да, он не отваживается сказать, что я… что я бастард!
— Микаэла! — в ужасе воскликнула Синтия.
— Да, это правда. Из-за минутной страсти, момента, который в его жизни ничего не значил, я страдала годы от этого самого стыда, о котором вы здесь говорили. Вы знаете, Синтия, что это такое не иметь ни матери ни отца? Воспитываться старыми людьми, которые всю жизнь пытались скрыть сам факт моего существования? Мои дедушка и бабушка любили меня, они были очень добры, но они всегда боялись — да, боялись! — что люди станут задавать вопросы обо мне. Они спрятали меня и самих себя тоже в глуши, но даже там они не переставали бояться, как и моя мать, когда изредка удостаивала меня своим посещением.
— Бедное дитя! — прошептала Синтия. Она не могла вынести той боли, которую выражали глаза Микаэлы, ее изогнутые горечью губы, срывающийся голос.
— Возможно, я была до абсурда чувствительной, — продолжала Микаэла, — но все свое детство, пока не стала достаточно взрослой, чтобы понять, что случилось, я жаждала умереть, потому что не хотела быть тем, чем была. А теперь, по вашим словам, я должна пожалеть моего отца и отказаться от собственного счастья?
Синтия спрятала лицо в ладони. Ей нечего было больше сказать. Почему Роберт не признался ей? Зачем он привез ее сюда? Чтобы она услышала такие вещи о нем от его собственной дочери?
— Я скажу только одно в защиту отца, — продолжала Микаэла, и теперь ее голос был более спокойным и не таким резким, — он не имел представления о моем существовании. Как только он обо мне узнал, он сделал все возможное, чтобы исправить положение, но раны, гноившиеся столько лет, невозможно вылечить за короткое время. Обида оказалась слишком глубокой.
Синтия убрала от лица руки.
— Но ты кое-что забыла, Микаэла, — произнесла она.
— И что же?
— Предположим, что у тебя появится собственный ребенок?
В комнате повисла тишина. После долгой паузы Микаэла нарушила молчание:
— Но у меня не будет детей. Я хорошенько позабочусь об этом!
— Это не так просто, как ты думаешь, — вздохнула Синтия. — К тому же вопрос в другом. Ты сказала, что жена Хью не хотела иметь детей и не должна была их иметь. Ты хочешь, чтобы твой любимый испытал то же разочарование и с тобой?
— Перестаньте! — Голос Микаэлы внезапно стал истеричным. — Зачем вы пришли сюда и все это говорите? Я знаю, что поступаю правильно! Я люблю Хью, и он любит меня… Только это имеет значение.
— Микаэла, — прервала Синтия девушку, — ты честно должна посмотреть в лицо фактам. Ты сама страдала из-за своего рождения вне брака, и никто лучше тебя не знает, какие унижения и несчастья это влечет за собой! Отважишься ли ты привести ребенка в этот мир, чтобы он тоже прошел через такое страдание, и сможешь ли ты любить человека, а он — тебя без обоюдного желания испытать вершину вашей любви — рождение собственного ребенка?
— Прекратите, говорю вам! — воскликнула Микаэла в ярости.
Она принялась нервно расхаживать по комнате, как загнанный в клетку зверь.
— Что мне делать? — бормотала она. — Что мне делать?
Синтия благоразумно молчала. Она понимала, что Микаэла задает вопрос сама себе и сама должна выбрать решение.
Наконец Микаэла остановилась, ее лицо было очень бледным, но глаза оставались сухими, в них не было ни слезинки.
— Хорошо, — сказала она, — я не поеду с Хьюго. Но сначала я должна увидеть его!
Это было так неожиданно, что в первое мгновение Синтия не поняла смысла сказанного. Она поспешно встала.
— Что ты имеешь в виду, Микаэла? Что возвращаешься домой? — уточнила она.
— Я вернусь в Бетч-Вейл, — уныло ответила Микаэла. — У меня нет дома.
Синтия хотела было заговорить вновь, но девушка остановила ее:
— Не будем больше об этом. Я даю вам честное слово. А теперь уходите. Скажите моему отцу, что он сможет встретиться со мной через час… в каком-нибудь отеле, в «Ритце» например. Идите, иначе я больше этого не вынесу!
В голосе Микаэлы была такая мука, что Синтия поняла — наступил предел возможного. Ей хотелось утешить девушку, но она знала, что это не в ее силах. Без слов, резко повернувшись, — она вышла из квартиры и спустилась в лифте на первый этаж. Дворецкий стоял в холле. Он открыл ей дверь на улицу.
Роберт ждал в машине. Синтия села рядом с ним.
По куче окурков в пепельнице она поняла, как он нервничал.
— Ну? — Этот односложный вопрос содержал в себе так много всего!
— Она встретится с вами в «Ритце» через полчаса, — ответила Синтия и добавила: — Уезжаем отсюда, быстро!
Ей хотелось оставить этот дом, пока они не встретили Хьюго Мортена, который мог вернуться в любую минуту. Нельзя было допустить, чтобы они столкнулись друг с другом.
Роберт послушно завел мотор. И лишь когда они проехали достаточное расстояние, спросил: