Зачарованные острова
Шрифт:
И вот тогда пламя заколебалось. Нужно было принять решение об отстройке, но сомнения оставались. Нет, не по причине огромных расходов на это предприятие, но по причине уважения к принципам того, как правильно поступать с развалинами произведений строительного искусства.
Время, покрывающее патиной дела рук человеческих, порождало памятники, по прохождению столетий эти памятники и осознание того, что жизнь им следует удлинять, породили новую профессию — реставраторов памятников архитектуры. Эти люди более ста лет спорили, какими должны быть принципы правильной реставрации. Ключом разлада была реконструкция, то есть восстановление прекратившего свое существование монумента. «Король реконструкции», знаменитый Виойе-ле-Дюк, одерживал триумфы в XIX веке, так что провозглашаемые им принципы низвергли два сына Италии: Камилло Бойто (1836–1914) и
Когда после войны итальянцы встали перед дилеммой: отстроить монастырь таким, каким он был, то есть, реконструировать, либо же реставрировать развалины или же возвести над ними современное здание, решение им было принять крайне тяжело, ибо («nobles oblige») ранее они сами выбороли правило недопустимости реконструкции. Тем не менее, они нарушили его, а Бойто и Джиованнони не перевернулись в своих могилах, ведь и они должны были понимать, что военные годы на какой-то краткий период изменили законы реставрации. Тогда было признано, что в исключительных случаях допускается возможность отстроить, чтобы вернуть к жизни последнюю (перед недавним уничтожением) фазу объекта, которая еще не стерлась из памяти живущего поколения, и от которой сохранилась значительная часть субстанции памятника — в отличие от реконструкции, являющейся возведением полно размерного макета, какой-то фазы в развитии давно уже не существующего исторического объекта. Таким исключительным случаем были военные разрушения и необходимость возвести некоторые памятки из развалин, чтобы доказать: эффектом военного безумия, разожженного Гитлером, не может стать триумф варварства над многовековым культурным наследием континента.
Имеются такие объекты-символы, которым нельзя погибнуть, не только ради их исторической ценности, но и для того, чтобы не погибло человеческое достоинство; чтобы зло не набрало уверенности, будто бы оно всемогуще, и чтобы оно поняло, что бомбы проигрывают вере, и что они не гасят огней, освещающих мрак пути всего человечества. Так что, существуют такие свечи, которые никогда не должны услышать шипения догорающего огня. Итальянцы отстроили монастырь. Для Монте Кассино нет окончательной смерти, которая бы прервала ритм выживания Феникса через возрождение.
Монте Кассино сейчас (2010) — внутренний дворик (художественная фотография)
Сколько же споров возбудила эта реконструкция! Ведущий теоретик и практик реставрации Италии XX века, Альфредо Барбаччи, писал: «Когда от исторического памятника остаются только развалины, не следует искушать себя возможностью отстроить его (…) Копия исторического памятника, выполненная из совершенно нового материала, ни в коем случае не сможет удовлетворить наших эстетических и чувственных требований. Точно так же, безрезультатно мы могли бы утешать отца, оплакивающего смерть сына, предлагая ему двойника». Трудно отрицать. Нынешний монастырь — это лоснящийся белизной новых камней, отвращающий холодом и стерилизованный от всяческого характера исторической памятки макет в масштабе 1:1. Он не пробуждает тех чувств, которые дарят нам античные камни. Сегодня. Ведь это истина с двойным лицом, и это второе лицо ожидает завтрашнего дня. Ведь сколько уже раз Монте Кассино поднималось из руин. Красота здесь будет лишь вопросом легкой патины. Время — всемогущий лекарь — затрет блеск новизны, камень посереет и вытрется, и все вернется к многовековой норме. Немножко грязи, и красота святилища обретет аутентичность. Грязь, порождающая красоту — вот вам парадокс, достойный Уайльда, а породила его сама жизнь.
Приблизительно в средине XIX века, администратор собора в Пизе, считая, будто бы этим обретет больше заслуг, приказал провести полную очистку металлическими скребками внутри баптистерия, покрытого известковыми осаждениями. Эта инициатива вернула столбам, сводам и стенам первоначальную белизну, зато на долгие годы уничтожила чудесный настрой интерьера, уворовав у него характер аутентичности. Воистину, не все то золото, что блестит.
На вершину, к монастырю, ведет крутая, вьющаяся спиралью дорога. Когда-то
И вот таким птичьим полетом вокруг возвышенности въезжаешь на стоянку перед порталом, увенчанный тремя буквами «РАХ». Что звучит как оскорбление и издевка, ибо история редко когда говорила этим стенам: «Pax tecum» [29] , гораздо чаще предлагала развалины. Эта надпись не констатирует факт, а только выражает надежду, что чадная вонь горящих инкунабул и треск мраморных плит больше уже не вернется, и никогда уже монастырю не понадобятся возможности и воля Феникса.
29
Мир с тобой (лат.). 3 Послание Иоанна, 15. — Lingva.
Сразу же за калиткой, в маленькой лавочке, дряхлый монах продает черно-белые открытки. На каждой из них по два снимка: ризница перед 1944 годом и после (развалины), библиотека перед 1944 годом и после (руины), Лоджия Рая перед 1944 годом и после (сплошные руины) и так далее. Чудовищное сопоставление. И обложка, какая — то странная — узкий, покрытый плотной мелкой печатью бланк. Присматриваюсь по внимательнее — и какое изумление. Это почтовый формуляр с банковскими реквизитами фонда реконструкции монастыря. И побуждение для щедрых дарителей: квитанция каждого взноса будет навечно помещена в монастырский архив. Так собирали средства двадцать пять лет назад, и это же продолжается и сейчас. Нет ничего более красноречивого, чем этот бумажный листок.
На между-военной фотографии сквозь аркады галереи Браманте виден покрытый деревьями склон соседствующего холма. Сегодня из колоннады виден тот же пейзаж, вот только склон уже не пустой. Среди зелени белеет ступенчатая трапеция. Английский турист спрашивает у гида:
— Что это такое?
— Это мемориальное кладбище Польского Корпуса.
— Даааа? А мне показалось, что это вертолетная площадка. Что, не могли устроить этого в другом месте — пейзаж портит!
Насколько же болезненна эта издевка. Еще чуть-чуть чуть и из гнева родилось бы ругательство! Ведь этот англичанин может быть сыном того офицера, который обещал нам кланяться до смерти за захват Монте Кассино.
Польский горнист капрал Эмиль Чех трубит в честь отступления немецких войск.
Я всматриваюсь в громадный крест «Виртути Милитари», выложенный более темными плитами на светлой площадке перед амфитеатром кладбища. Но это так далеко, и солнце уже заходит, так что с этого расстояния виден только лишь маленький знак, как если бы тот висел на груди солдата, стоящего в шаге от тебя.
8. Переулок Дориа
«Моя замечательная мать — женщина, обладающая сердцем и умом. Это мужественная и благородная особа. Она привила мне гордость и научила меня, как в течение всей жизни сохранять достоинство. Ей благодарен я всеми своими удачами, всем добрым, что я совершил. О Летиция, моя мать!..»