Зачарованный киллер-2
Шрифт:
Но слоновожатый уволился неделю назад. Алкаш он был изрядный, так что особого разочарования от его ухода мы не испытали. Удручала только Кинга. В слоновозе сзади есть маленькая дверка. Через нее убирается навоз. Внизу дверки — желоб, по которому пропущена толстая цепь, замкнутая на задней ноге. Цепь, которая и снаружи должна быть на крепком замке и которую кто–то отсоединил под утро — явная диверсия, но не против меня, а против директора, так как его отъезд и мое назначение были для всех сюрпризом.
Скучая по слоновожатому, Кинга блюла территорию неприступно. Даже попытки вычистить навоз железной палкой со скребком — крайсером,
Прибыли пожарные. Кинга как раз направилась в обход животных. Внимательно, как добросовестный натуралист; осматривала каждую клетку, у пони задержалась, просунула хобот сквозь прутья, почесала удивленную лошадку. Хищники жались от этой громилы в углы, одни белые медведи бесстрашно бросались на прутья.
Какой–то доброжелатель вызвал милицию. По крышам вагончиков рассыпались фигуры с автоматами. В какой–то мере это было правильно, если разъяренная слониха вырвется в город, она может много бед натворить. Но автоматом–то ее не сразу убьешь, только разозлишь поначалу еще больше.
Кинга подошла к проходу и пожарные включили струю на полную мощность. Сперва они, как положено у растяп, направили гидрант на меня; вода сшибла меня с ног. Потом переключились на слониху. Давно Кинга не получала такого удовольствия: она поворачивалась то одним боком, то другим, фыркала, берегла глаза от мощного напора струи.
— Эй, Иваныч, — окликнули меня.
Мужественная Татьяна Леонтьевна оправдала звание жены директора. Под ее руководством уже закупили вино, водку, принесли мне ведра с уже растворенным в воде сахаром, буханки хлеба. Я, стоя в фургоне, начал подманивать слониху. Умытая, довольная, она увидела своими, маленькими на общем фоне глазками, лакомство охотно подошла, принюхалась, радостно выцедила ведро, куда я набухал литр водки, закусила буханкой хлеба.
Я отошел в глубь фургона, но Кинга на эту провокацию поддаваться не желала. Если бы она могла говорить, то сказала бы: «Хрен я туда зайду когда–нибудь. Сиди сам в этой камере!»
Жора в это утро был трезвым. А трезвый Жора вполне оправдывал звание инженера, что по–французски значит умелый человек. Рядом со слоновозом появилась длинная шея крана, который сгрузил толстую бетонную плиту с петлями арматуры. Я продолжал отвлекать внимание Кинги алкоголем и хлебом, а Жора бесстрашно дотянулся палкой до цепи, подтянул ее к плите и крепко примотал к петле. Кинга попала на прикол, как оставшийся без руля военный корабль.
Оставалось загнать ее в слоновоз. Но это уже было делом техники. Сквозь заднюю дверь фургона пропускался трос, к которому крепилась Кингина цепь. Сам трос был зацеплен другим концом за машину. За рулем — самый опытный водитель. Тихонько, буквально по вершку подтягивает он слониху, а та, не раз уже попадавшая в подобные переделки, покорно, хоть и без охоты, заходит в свой фургон.
— Я закрепил цепь снаружи, выпрямился. Грязный, мокрый, исцарапанный. Взглянул на часы. Три часа, оказывается, «воевали» мы с Кингой.
Еще оставалось много дел. Надо было ехать в милицию, оправдываться, чтоб напуганные власти не запретили нам гастроли, надо было оформить счет на оплату пожарникам, надо было заканчивать переезд, надо было составлять акт о чрезвычайном происшествии, могущем привести к несчастному случаю. Дел было много. Я в очередной раз проклял себя за то, что согласился принять должность, и пошел переодеваться.
Фотограф тронул меня за рукав:
— Иваныч, — сказал он, — я снимал.
— Получилось? — спросил я.
— Конечно. Я с соседнего дома снимал. И менты на крышах, и как она художника гоняла — все.
— Сделаешь на мою долю?
— Конечно.
В моей голове мгновенно возник сюжетный видеоряд фоторепортажа в зарубежной прессе и радужные бумажки валютного гонорара.
Идея была хорошая. Но директор, сразу по приезде вызвал фотографа и пленку изъял. Он был умным человеком, мой директор.
Зато Кинга после этой истории меня признала и пустила в фургон.
Москва, метро, 10–30, 2000 год
Совершенно измочаленный откинулся я на спинку жесткой скамейки вагона. Глаза до сих пор щипало, в горле першило. Накашлялся я от этого газа порядком. И накашлялся, и наплакался, и наблевался.
Выстрелил я метко, струя газа угодила в маньяка, успешно от него отразилась, полосонула меня и растеклась по комнате. Хоть я и прикрыл лицо, но облако мерзкого газа меня все же достало. Ничего убийственного, никакой потери сознания. Просто мне в морду швырнули горсть перца, который аккуратно вцепился мне в глаза и носоглотку. Сквозь подступающие слезы я увидел морду дога (облако газа еще не опустилось вниз), сделал второй выстрел прямо в огромную пасть. Тут в отечественном оружии что–то заело и пистолетик вообразил себя автоматом, аккуратно разрядив обойму в разные стороны. Комната превратилась в перечный склад, а я на ощупь пробирался к окну, водя слепыми руками и, конечно, наткнулся на мужика, который занимался тем же…
Короче, пожарные меня вытащили, мужика скрутили, комнату проветрили. А потом приехала милиция и оперативника почему–то больше всего интересовало, есть ли у меня разрешение на газовой оружие? Уже потом, когда в моей голове чуток посвежело, я понял, что опергруппа не желала делиться со мной лаврами поимки маньяка и таким своеобразным «наездом» советовала отвалить.
Я человек понятливый. При общении с ментами моя понятливость возрастает в прогрессии, равной количеству звездочек на погонах мента. Поэтому я свалил — ушел на метро, посидел чуток в скверике, отдышался, слегка умылся снегом и спустился под землю.
Мне следовало доехать до станции Полежаевская, где буквально в нескольких шагах от метро я снимал квартиру с обстановкой. Внизу массивной кирпичной многоэтажки располагался военторг, я жил на втором этаже и квартира была вполне приличная, хоть и скудно обставленная. Платил я за эти «хоромы» 200 баксов в месяц, по московским понятиям немного. Конечно, я мог купить себе скромную квартирку, у меня оставалось еще около 30 тысяч зеленых, но я еще не определился в своем будущем. Оставались неясности и с «мстителями», которые заказали мне Гения, и с Ангелами, которых мой отказ похоже задел за живое. Правда чиновники Гения уверяли меня, что ни те, ни другие мне каверз чинить не будут. Но я давно уже разуверился в богатеньких русских, их обещания напоминали их бизнес — нечто неосязаемое и явно уголовное.