Зачарованный киллер-2
Шрифт:
Они управились раньше — через час старшего рабочего увезли в больницу, где он провалялся два месяца с серьезными и глубокими ранами на ногах до бедер. И на руках, которыми он пытался защищаться. Дело в том, что, перегоняя барсука, медлительного в обычное время, он выпустил его в коридорчик позади вольеров. Пытаясь исправить оплошность, поскользнулся и разлил ведро с краской. Краска облила барсука, который пока намеревался только порезвиться, а если удастся — улизнуть на волю. Барсук глубоко возмутился и цапнул обидчика за ногу. Тот поскользнулся вторично упал на разлитой краске, уронил очки и не придумал ничего лучше, чем попытаться их поднять. На дикий крик сбежались рабочие, с трудом отогнали
После всего этого барсук вернулся в свою клетку. Когда я подошел к нему, то сперва был ошарашен: барсуки апельсинового цвета мне еще не встречались. Краска облепила его густо — не смыть. Я срочно дал бедняге молоко с сердечными стимуляторами — я любил этого зубастого толстяка.
Девчонки единодушно объявили меня черствым человеконенавистником, которому паршивый барсук дороже рабочего. Барсук мне действительно был по–своему дорог. А раны рабочего особого сочувствия не вызывали. У меня самого к тому времени хватало шрамов от зубов и когтей, но получены они были в особых обстоятельствах, тогда, когда без риска нельзя было обойтись, например, во время отлова сбежавшего зверя. Так, что я считал себя вправе не страдать излишней сентиментальностью по отношению к растяпам.
Поскольку речь пошла о несчастных случаях при работе с животными, стоит рассказать и о коварстве медведей. Тем более, что с тем шофером, «обласканным» Ларисой, ничего страшного не случилось: раны зажили, как на собаке, а вскоре он и вовсе уволился, прогулявшись перед этим вокруг зверинца без трусов (естественно, будучи мертвецки пьяным) и стащив на прощание из директорского кабинета редчайшее чучело детеныша ирбиса — снежного барса.
Медведи, захватив человека за руку, не столько грызут эту руку, сколько сосут. Сосут в прямом смысле этого слова: прокусывают, мнут кисть и высасывают кровь. Озверев же, они способны снять все мясо с руки, как перчатку.
В одном из зверинцев рабочая прислонилась к клетке и медведь ухватил ее за локоть. Пока подбежали на помощь, пока тыкали в зверя крайсерами и вила ми, все было уже кончено. Голая кисть с ошметками сосудов и мяса осталась у нее вместо руки.
Я знаю эту женщину. Она миловидная, но культяпка от самого плеча выглядит ужасающе.
В моем последнем зверинце, зверинце распадающемся, ожидающем расформирования, к чему привела вражда двух директоров, их схватка за власть, борьба, в которую были втянуты многие сотрудники главка, и о которой я еще расскажу подробно, только позже, — в этом зверинце я спас одному рабочему руку в подобной же ситуации.
Мы недавно приняли шустрого мужичка, только что оттянувшего срок на строгом режиме за браконьерство. В работе он показал отлично: совмещал должность электрика и рабочего по уходу за животными. И вот в состоянии легкого подпития решил изобразить из себя укротителя Филатова. Как раз в зале была группа милиционеров, он распустил перед ними павлиний хвост и, покормив двух бурых медведей конфетами с руки, предложил лакомство гималайской медведице Сильве. Я услышал его крик из вагончика. Крик человека, которому отгрызают руку, причем отгрызают мед ленно, смакуя, перекатывая в пасти, как леденец…
К клетке я прибежал вместе с Валентиной — почти аналогом Антонины, — только с опытом работы в настоящем цирке. В это время Сильва захватила и вторую кисть, которой он пытался оттолкнуть ее морду. Конечно, он действовал чисто инстинктивно, но что требовать от ошалевшего от боли и страха человека? Сильва устроилась удобно. Она улеглась на живот, крепко прижала тупыми когтями передних лап правую руку за локоть, а кисть прикусывала, посасывая. Рядом уже толпились помощники. Кто–то тыкал ей в морду палкой, милиционер размахивал пистолетом, кто–то орал «воды».
Я прибежал босиком, в одних трикотажных штанах, но во рту торчала сигарета, которая пришлась как раз к месту — я сунул ее Сильве в глаз, а сам показал ей свою руку, надеясь, что она попытается на нее переключиться. Сильва от неожиданности выпустила только прихваченную кисть, но вторую отпускать не желала. Тут подоспела Валя с крайсером. Этого инструмента животные побаиваются, им часто достается железной палкой во время уборки. Сильва сразу же отпустила руку и отпрыгнула назад.
Пока вели «дрессировщика» к скорой, я лицезрел его рану — перемятое, изжеванное нечто, сквозь это нечто желто светились кости, обрывки сухожилий.
— Что ж ты не стрелял? — спросил я потом милиционера. — В медведицу, конечно, стрелять было нельзя: убить не убьешь, а разъяришь, а вот в парня стоило стрельнуть. А я бы его потом в клетку запихал ей на ужин. Одним дураком меньше было бы…
Москва, площадь Пушкина, казино, 23–40, 2000 год
После разговора с Жанной я долго метался по своей убогой квартирке. Чувства переполняли меня. Сперва хотелось мчать во Внуково и лететь к ней (семь часов полета), потом перебирал куски разговора… Меня буквально умилило то, что она спросила: не выслать ли мне денег, это надо же — впервые за долгую жизнь кто–то хочет мне бескорыстно помочь! И этот кто–то — собственная дочь, родная кровинка, которую я буквально бросил много лет назад. Почему, спрашивается, не писал, нее посылал подарки, деньги?! Ведь были же моменты удачи, когда и денежки водились, и время было. Нет, разбазаривал свои нечестные доходы на вино и баб, на одно казино ухлопал тысячи (не рублей — долларов). И она мне, нечестивцу, предложила помощь из своих скромных сбережений. А им с мужем квартиру не на что купить, живут у родителей мужа, а каких–то 6 — 7 тысяч баксов не могут собрать. Я же, подлец я этакий, мог им зараз купить эту квартиру!
Все эти сумбурные мысли–чувства переплавились в странное желание сыграть в казино. Не просто сыграть, а не допустить прежних ошибок, не дать вовлечь себя в череду выигрышей или проигрышей — безразлично; составить дома схему игры и отработать ее по максимуму. И удалиться вне зависимости от результата.
Короче, меня интересовал не результат игры (не только результат), а я сам, своеобразная попытка самосдерживания, воспитание чувств.
И вот я в шикарном заведении около знаменитого московского кинотеатра. Такси домчало меня туда по ночному городу достаточно быстро. Схема на листе тетради лежит передо мной, она проста и содержит всего семь позиций. На каждую клетку наибольшая разрешенная ставка. Вот эти позиции, они навсегда врезались мне в память.
1. Зеро, тройка–зеро, семерка.
2. Пятерка, одиннадцать, черное, нечет.
3. Семнадцать, двадцать два, красное, чет.
4. Тройка–зеро, девятка, красное, нечет.
5. Тридцать, десять, красное, чет.
6. Зеро.
7. Один–зеро, два–зеро, три–зеро.
Прекрасные позиции, не правда ли?
«Здравствуй, мама! Пишет твоя дочь Жанна. Как ты живешь? Я живу хорошо. Папа пишет мне письма. Живу я у бабушки. Бабушка приехала из Охотска и теперь живет тут в поселке. Папа все, что заработал в тундре, оставил бабушке. Он ее и уговорил пожить со мной, пока он устроится в городе и заберет меня. Мама, что тебе прислать и можно ли тебе послать рыбу? Это в тюрьму, говорят, что нельзя посылать посылки, а в ЛТП, наверно, можно их посылать?