Зачарованный киллер-2
Шрифт:
Иван Иванович добросовестно вымыл руки, протер, как хирург, каждый палец махровым полотенцем, еще раз взглянул на таймер духовки и вальяжно пошел в компьютерный зал. Пес двинулся за ним, разболтанно переставляя мосластые лапы.
Гений в это время лежал на полке в парной Краснопресненских бань. Он блаженствовал под веником, который в руках опытного банщика превращался в инструмент неземного кайфа. Гений не собеседовал с банщиком, он воспринимал того, как приложение к венику. Банщик и веник сливались в его восприятие в единое целое. Этакий заводной веник или автоматический банщик. Вместо этого Гений думал о том же, о чем Иван Иванович жаловался собаке.
Да, думал Гений, хоть и редко, но мой мозг ошибается в экстраполяции поведения человеков. Этот Верт, мать его, теперь играет в киллера. Для него, похоже, вся жизнь — сплошная игра; удивительно несерьезный тип. То он в БОМЖа играет, то — в афериста. А в итоге наш договор с Серыми Ангелами о совместном использовании такого важного канала, как ТНЧ, может повиснуть в воздухе. Ведь тут дело вовсе не во «влагальном вещателе», это — обычная пешка, легкозаменяемая. Канал завязан на мультимиллионере Густинском, тот в свою очередь мог вывести меня на крупнейших бизнесменов Испании и Великобритании. Да и правительственные перестановки, финансируемые Серыми Ангелами, через этот канал инициировались…
Верт в это время отдавался новому увлечению — занимался в тире. Он и в молодости неплохо стрелял, в армии даже выполнил норму 1-го разряда. Теперь он учился стрелять, не прицеливаясь, с бедра.
Москва — Калининград, январь, третий год перестройки
Это я пою. Ни голоса, ни слуха. Сижу в громадном, многокомнатном люксе «Москвы» и мрачно пою.
Выходите, девки, замуж За Ивана Кузина. У Ивана Кузина — большая кукурузина.Напротив меня сидит парень, наблюдавший за мной в сквере. Никакой он, как оказалось, не бандит, а обычный сутенер. Меня он пас, как потенциального клиента.
Уезжали мы на БАМ С чемоданом кожаным, А назад вернулись с БАМа С хреном отмороженным.Я пою громко и мрачно. Парень не реагирует. Я его «приручил». Он безуспешно пытается налить в стакан из пузатой черной бутылки португальского портвейна.
Дядя Вася из Рязани Вдруг проснулся в Мичигане. Вот такой рассеянный — Муж Сары Моисеевны.Передо мной мой любимый, шоколадный ликер и пиво. Для полного счастья не хватает торта.
Сорок поз нам показала Воспитательница Клава. Вова тоже показал — Клаву в краску он вогнал.Это я перехожу на детсадовский цикл. Помню, гордился я этими частушками. Где теперь эти записи? Как же они начинались? Что–то о создании детишками парламента и переходе к рыночным отношениям. Потом:
В детском саде мы играли В современную игру: С Тани трусики содрали И отдали повару. «Вы зачем с девчонки сняли Трусики засранные?» Предложил на бартер повар Соки иностранные… Таня плачет, горько плачет, Воспитательница спит. Наша новая задача — Исключить в детсаде СПИД.Что–то ликер меня нынче в лирическую струю направляет. Хотя эта серия была неплохая. Нынче ее можно было бы попробовать опубликовать.
В старшей группе — вой и крики, В старшей группе — кавардак. Коля там сегодня «спикер», А в «парламенте» — бардак. Но самая моя любимая частушка — про зону. Дядя Паша на гармони, На гармони заиграл… Заиграл в запретной зоне — Застрелили наповал.Черт, напился этот парень как–то быстро. С кем бы о поэзии поговорить?
Я выпиваю ликер, прихлебываю пиво из банки. Парень подошел ко мне, когда я сидел в сквере, пытаясь заговорить с какой–то длинноногой девкой. Он подумал, что она чем–то не угодила клиенту. Тем более, что принял меня за иностранца. Многих мои шорты и кривые ноги, высовывающиеся из них достаточно нахально, вводят в заблуждение. Почему это, привилегию шорт в России присвоили молодые? Мне тоже жарко!
Мне, по хорошему, не в сквере полагалось посиживать, а получать в главке талоны на бензин для нашего зооцирка. Именно этим и мотивирована моя командировка в Москву. Но мне было лень в такую жару сидеть в конторе. Тем более, что после получения и пересылания этих талонов милейшей Петровне, я был свободен от зверинца и должности. В Уфе мне удалось отлично подработать лечением собак и я располагал крупной суммой, так что решил завязать с работой. Петровна, узнав, что я поеду отдыхать через Москву, навязала мне это поручение. И как обычно, глядя на нее, уютно восседающую на стуле, я не смог отказаться.
А парень все–таки ухитрился выглотать очередной стакан. Крепкая штука — этот португальский портвейн. Надо его выпроваживать.
Я вызвал такси и с помощью ко всему привыкшего швейцара втиснул туда юного сутенера. А вообще, у юноши есть размах: семь девочек на него работают. Это от пятисот до тысячи рублей ежедневно. Риск, правда. Хотя, вся наша жизнь нынче — риск. И я, бывший зек (или бывший журналист — не знаю, кого во мне больше) постоянно рискую.
Вот не сломался же я в зонах, не стал глупым или злым. А освободился, побарахтался в общем болоте без видимых решеток и колючей проволоки, в зверинцах этих, и равнодушие на меня нахлынуло, усталое равнодушие. Даже мошенничаю только по необходимости, когда жрать нечего. Тут еще эти чеченцы дурацкие, с Седым начальником на хвосте! Э-э, ладно. Пойду допивать ликер».
Я прошел вестибюль, на миг задержался со швейцаром, предложившим мне девушку из хорошей семьи и с медицинской справкой, поднялся в номер к ликеру. Я пил ликер и просматривал зоновскую тетрадь. Теперь там шли коротенькие наброски дневникового типа.
«Из всей убогости подследственных камер, тусклых лампочек в проволочных намордниках, унитазов с какой–то душевной ласковостью вспоминается сверчок. Как он попал в проем окна, чем там жил? Голос его согревал мне сердце.