Зачет по натуральной истории
Шрифт:
Все, повинуясь привычке - все-таки это был директор школы!
– без лишних слов двинулись следом.
Педагогический коллектив расступился. Вот учителя, в отличие от школьников, рассматривали Златко и Бренка с жадным любопытством. Поднимаясь по ступенькам, Костя и Петр, правда, могли бы заметить, что у преподавателя литературы Петра Ильича вид какой-то отсутствующий. Историчка же Вера Владимировна, или, как за глаза ее звали, Верочка, нервно покусывала губы.
Преподаватель физкультуры Галина Сергеевна в тренировочном костюме с фирменным трилистником, взглянув на Златко, вдруг выронила мяч, который держала в руках. Он гулко запрыгал по ступенькам.
Не оборачиваясь, Степан Алексеевич, мягко проговорил:
– Вы, Галина Сергеевна, поезжайте с теми, кто желает на экскурсию. В расписании сегодня нет занятий физкультурой. Вот пока проследите, чтобы все сели в автобусы.
Физкультурница, словно регулировщик движения, осталась у входа. Остальные учителя потянулись в школьный подъезд. Был среди них и какой-то незнакомый молодой человек, поглядывающий на фонокварелескоп у Бренка с особенным жадным любопытством. Если только очень внимательно присмотреться, можно было признать в этом молодом человеке сбрившего бороду, подстриженного и тщательно причесанного Лаэрта Анатольевича.
Все больше недоумевая, Петр и Костя смотрели по сторонам. Никого из школьников не было видно, вестибюль поражал тишиной и чистотой.
В тишине особенно оглушительно зазвенел звонок на урок.
– Прошу в классы, друзья!
– торжественно сказал директор педагогам и, немного подумав, добавил: - Да, вот еще что: поздравляю вас с началом нового учебного дня!
Бренк не отрывался от фонокварелескопа.
Учителя, нестройно поблагодарив Степана Алексеевича и тоже его поздравив, потянулись в разные стороны. Никто из них, кроме Лаэрта Анатольевича, внимание которого так и было приковано к фонокварелескопу, не смотрел больше на школьников двадцать третьего века и на Костю с Петром. Лишь почему-то на них обернулась на ходу Верочка. Степан Алексеевич значительно кашлянул, поправил галстук и ушел в сторону своего кабинета.
Бренк опустил фонокварелескоп.
– Ничего не понимаю, - пробормотал Петр, - все отправлялись на экскурсию, и школа должна быть пустой. Ты видел, чтобы в школу хоть кто-нибудь заходил?
– спросил он у Кости.
– Надо пойти и заглянуть в классы, - рассудительно сказал Костя, - не зря же туда пошли учителя. Значит, не все поехали.
Они поднялись на второй этаж. В пустоте коридора гулко отдавались шаги.
Сразу же на одной из дверей Петр и Костя с изумлением обратили внимание на табличку. Еще вчера ее было:
КЛАСС ОТЛИЧНОЙ УСПЕВАЕМОСТИ И ПРИМЕРНОГО ПОВЕДЕНИЯ.
Петр толкнул дверь с такой табличкой и от удивления даже отступил класс был полон учеников, а за столом сидела математичка. Как раз в этот момент Елизавета Петровна задавала кому-то вопрос. Из глубины класса, с какого-то из столов, тут же последовал четкий, правильный ответ.
– Геометрия, - определил Бренк.
– Это мы еще не снимали...
Не очень решительно все четверо вошли в класс. Бренк снова поднял фонокварелескоп. Никто в классе не обратил на вошедших ни малейшего внимания.
Елизавета Петровна вызвала к доске сразу трех учеников, задала им три задачи и приступила к устному опросу. На каждый вопрос следовал моментальный ответ, задачи были решены молниеносно.
Восхищенный Златко пробормотал на ухо Петру:
– Вот это да! Даже у нас не всегда так бывает!
Но Петр не отвечал. Он обшаривал взглядом класс и все больше мрачнел, потому что все лица были ему незнакомы. Костя тоже был изрядно удивлен.
А Бренк не отрывался от фонокварелескопа. Похоже, увлекся.
Вопрос следовал за вопросом, ответ за ответом. Наконец Бренк опустил аппарат и потянул Златко за рукав.
– Здесь хватит, - прошептал он удовлетворенно, - пойдем дальше.
– Да, - все больше мрачнея, отозвался вместо Златко Петр, - здесь нам делать больше нечего.
Они вышли в коридор. На их уход тоже никто не обратил никакого внимания. Можно было даже подумать, что каким-то непонятным образом снова вступил в действие ЭКН - эффект кажущегося неприсутствия.
– Ну, - спросил Петр невесело, - что вы еще хотите снять? Что вам вообще надо снять?
Бренк и Златко переглянулись.
– Понимаешь, - задумчиво отозвался Златко, - учеба и быт школьников девяностых годов двадцатого века - это понятие очень многое в себя включает. Сюда входит, скажем, уровень представлений школьников об изучаемых явлениях. Это, понятно, связано с общими современными вам научными представлениями в той или иной дисциплине. Значит, нам надо было снимать самые разные уроки, чтобы зафиксировать ваш уровень представлений. Мы до неполадки с блоком успели снять химию, вот этого "хомо хабилиса"...
Златко помолчал, размышляя.
– В качестве быта, если вы не против, представим, Петр, твой дом, пачки пельменей, пирожки, Александру Михайловну... Будем считать, что быт уже есть. Так что давайте пока просто походим по классам. Еще три-четыре разных занятия, и, видимо, нам этого хватит. Хорошо бы еще снять какие-нибудь увлечения. В футбол в вашем времени уже играют, или его позже придумали?
– Ну ты спросил!
– изумился Петр.
– Уже который век играют!
В другом классе с такой же аккуратной табличкой все повторилось: снова никто не обратил никакого внимания на вошедших.
Правда, сама обстановка здесь отличалась от той, что царила на уроке геометрии. Шел урок литературы, и преподаватель Петр Ильич, целиком ушедший в себя и словно бы окаменевший, смотрел в стену.
Однако ученики, тоже все как на подбор незнакомые, лихо справлялись и без педагога. Они вели жаркий диспут о том, как постепенно менялся образ лишнего человека в русской литературе. Только что кто-то из учеников высказал предположение, что Евгений Онегин, доведись ему родиться в Древнем Риме, а не в царской России, немедленно примкнул бы к восстанию Спартака. А Григорий Печорин в той же ситуации скорее всего остался бы пассивным холодным наблюдателем, не сочувствующим ни рабам, ни рабовладельцам...