Зачет по выживаемости
Шрифт:
— Ладно, можете не отвечать. Сколько мы с вами не виделись?
— Года два, пожалуй.
— Подозреваю, что вы можете назвать более точную дату, вплоть до часов и минут.
Седовласый улыбнулся и снова пригубил вино.
— Вы редкий собеседник, Мастер. Позвольте мне высказать к вам свое самое глубокое уважение. Совершенно искреннее.
Мастер помолчал.
— В последнее время я все яснее чувствую, как оно, время, буквально протекает у меня между пальцами. Все быстрее и быстрее.
— Это
Мастер допил вино и некоторое время рассматривал бокал в отсветах пламени.
— Нет, не тест. Снова не угадали. Насколько я помню, это, несмотря на блестящие профессиональные качества, всегда было вашей ахиллесовой пятой — слабая способность… не к прогнозу, а к интуитивному восприятию, что ли. Логика довлеет в вас.
— Довлеет над вами.
— Что? А я как сказал?
Седовласый снова пригубил вино.
— Извините. Вы, конечно, совершенно правы. Поэтому я и приехал сюда.
Некоторое время оба молчали. Ветер порывами бросал в окно пригоршни мокрого снега.
— Вы хотите все-таки получить мое «добро»?
— Да, Мастер.
— А если нет?
— Задание еще не поздно изменить.
— Никогда не поздно и всегда рано…
Седовласый промолчал, не иначе опасаясь новых подвохов в разговоре. Впрочем, не очень-то верилось, чтобы он когда-нибудь в жизни чего-то опасался. Уж очень выразительное было у него лицо. Было похоже, что он и родился с этим лицом, играл в песочнице, женился, дрался на дуэли, ходил на абордаж, сжигал мосты, подавлял бунт в самом зародыше, покидал последним капитанский мостик, и за все эти долгие-долгие годы оно ни на йоту не изменилось. Как маска.
— Вы думаете, они справятся?
— Уверен, Мастер.
— Два года назад вы тоже были уверены, однако…
— Это лучшая пятерка среди многих выпусков.
— А как же ваша французская группа в восемьдесят седьмом?
— Эта лучше.
Мастер вздохнул.
— Остаются соображения морального плана, не так ли? Хотите еще вина?
— Да, пожалуй.
Мастер снова наполнил бокалы.
— Как метет, а? Погода все равно нелетная. Оставайтесь-ка ночевать у меня.
— Даже не знаю, что ответить.
— Дела?
— Да. Пожалуй, придется лететь. Завтра надо быть уже в Найроби.
Мастер покивал.
— Я вот о чем хочу вас спросить. Вы не боитесь судебной ответственности, если вся эта затея кончится трагически?
— Нет, Мастер. Задание поставлено так, что приземляться они и не должны. Более того, им несколько раз категорически и недвусмысленно указывалось, что на планете им делать нечего.
— И все-таки они вынуждены будут приземлиться?
Седовласый развел руками.
— Запасов пищи у них на неделю. А подберем мы их, если все это кончится ничем, недельки через три-четыре. Ни с какой экономией они не продержатся столько. Придется приземляться.
— Значит,
— В том-то и дело, Мастер, что был и есть. Но со звездоскафом — это совершенно отдельная история. И если они его найдут… Уж не знаю, что лучше. Я имею в виду, для них.
— Дом с привидениями?
— Если не хуже.
— НЛО?
— Да, и уже давно. Более чем.
Мастер кивнул.
— Самые мудрые решения — самые добрые. Не самые изощренные, заметьте. Изощренные решения могут быть умными и только. Но мудрые решения, по своей сути, всегда добры. Вот чего вы никогда не могли понять. Тот, кто создал наш мир, имел огромную доброту. Огромную, трудно представимых масштабов.
— Вы слишком суровы ко мне, Мастер. Ведь я, смею надеяться, ваш любимый ученик.
— Учитель и должен быть суров к своему любимому ученику.
— А как же концепция доброты и всепрощения?
Мастер улыбнулся:
— Браво. Но это лишь один из уровней: бить противника его же оружием. Это прием. Он хорош в короткой схватке. А для далеко идущих решений… это не годится.
— Я понимаю, о чем вы хотите сказать. — Седовласый наклонился, чтобы выбить трубку о решетку камина. — И все-таки позвольте не согласиться с вами, хотя бы в частностях.
Мастер молча смотрел, как седовласый снова набивает трубку, раскуривает.
— Хотя бы в частностях, — повторил седовласый. — К сожалению, мы живем в мире, который далек от этического равновесия. Мы живем в мире, где нас обманывают. Более того, в мире, где мы вынуждены обманывать друг друга. Более того. В мире, где мы обманываем сами себя, ибо не можем отличить истины от…
Мастер предостерегающе поднял палец:
— Концепция этического равновесия в вашей интерпретации представляется более чем сомнительной, мой друг. По-моему, это — вообще уровень «око за око, зуб за зуб».
Седовласый улыбнулся:
— Вы все время стараетесь меня поставить в такое положение, чтобы я оправдывался.
— Отнюдь. Я просто хочу, чтобы вы сами для себя уяснили ценность собственных решений.
Метель за окном начала как будто бы немного стихать. В облаках появились редкие просветы. Выглянула луна.
— А если этот ваш импульсатор…
— Красная кнопка?
— Да. Выйдет из строя?
— Это невозможно, Мастер.
— Скажем, взорвется. И вы их вообще не сможете найти?
— Ну, что ж. Тогда мне придется подать в отставку. Но еще раз повторю, Мастер: трагический исход м-маловероятен.
— Сколько это в процентном выражении?
— Примерно один к двадцати.
Мастер покивал:
— В общем-то это не так и мало, если речь идет о твоем собственном сыне. Или, скажем, внуке, а? — И он пристально посмотрел на седовласого.