Зачет по выживаемости
Шрифт:
— Откуда я знаю?
Оля молчит, не мигая, смотрит на меня. Такой же взгляд у мамы, когда она пытается уличить меня в невинной лжи.
— Здесь им хорошо, — выдал я первое, что пришло в голову. — Здесь их кормят и поят. Ухаживают, — добавил я после небольшого раздумья.
— Но ведь им, наверное, ужасно скучно: жить вот так в клетке до самой-самой смерти.
Пожимаю плечами.
— Я бы не смогла, — говорит Оля и снова смотрит на меня.
— Они могут помечтать, — отвечаю я и гляжу на часы.14:05.
Оля
— Хорошо, что ты станешь косморазведчиком, — неожиданно говорит она.
— Почему?
— Не как в клетке, — говорит Оля не совсем понятно. А впрочем, все понятно. Действительно, хоть выглянуть за пределы тесного мирка, в котором тысячи и тысячи лет жило человечество. Ради этого можно многим пожертвовать.
— Это опасная работа, — говорю я. — Можно погибнуть.
В каком-то смысле с Олей говорить легче, чем с мамой или даже с отцом. Можно не притворяться и не следить за каждым словом. С ними я никогда бы не позволил себе этого «можно погибнуть».
Оля кивает, не спеша, задумчиво, как взрослая.
— Я бы тоже убежала, если бы меня держали в клетке, даже если б… — Некоторое время она думает. — А косморазведчики часто гибнут?
— Не чаще, чем звери, которые убегают, — говорю я. «В ста процентах случаев», — добавляю я про себя.
Но Оля не знает этой статистики. Лицо ее озаряется улыбкой.
На часах 14:10.
— Вот что, Оля, у меня тут недалеко назначено свидание с одной тетей. Дамой. Так что я, пожалуй, отправлю тебя домой на такси, а сам…
— Ты ее любишь?
Я поперхнулся.
— Если ты ее любишь, значит, вы будете обниматься и целоваться, и тогда, конечно… — она поковыряла пальцем забор, — а если нет, я тоже пойду с тобой.
Терпеть не могу, когда меня заставляют лгать и изворачиваться.
В глубине сознания я понимал, что сам себя поставил в такое положение, нечего пенять.
— Дело в том, что встреча может затянуться, — наконец выбрал я уклончивое, чтобы не врать ни себе, ни ей. — Домой я вернусь часов в двенадцать, так что сама понимаешь…
Оля вздохнула.
— Если так…
Красивые женщины обычно опаздывают на свидание. Этот порок не относился к числу недостатков Женевьевы. Я увидел ее издалека, когда она подходила ко входу в парк Шевченко, торопливая, чуть переваливающаяся походка, неброский макияж. Я помахал рукой.
— Привет, Женевьева.
— Добрый день, — она слегка запыхалась.
— Жарко сегодня. — Я протянул ей розу, которую купил после того как отправил Олю домой на такси.
— Спасибо.
— Может, пойдем сегодня на пляж? — Убийственное предложение, учитывая телосложение Женевьевы. Увидев, как на мгновение застыло ее лицо, я понял, что
— Н-нет, пожалуй. Вода в Днепре, наверное, еще очень холодная. Да и потом, о таких предложениях надо предупреждать заранее. Я не взяла с собой купальник.
Я мысленно обругал себя. Женевьева виновато улыбнулась. Улыбка очень красила ее лицо, делая почти привлекательным.
— Тогда посидим где-нибудь.
Мы спустились по аллее мимо гуляющих пар (большинство из них, как и мы, шли к Днепру), повернули к пешеходному мосту, недалеко от которого на террасе в тени расцветающих акаций были расставлены столики летнего кафе. Посетителей в это время было немного. Мы заняли свободный столик и подождали, пока официантка подойдет за заказом.
— Коктейль с каплей вина? — спросил я Женевьеву.
Женевьева улыбнулась.
— Почему же с каплей? Можно и чуть-чуть больше.
Если не смотреть на нее, а слушать только голос, можно даже «ловить определенный кайф», как инструктировал меня Алексей, провожая на одно из первых свиданий с Женевьевой в позапрошлом году. А если… Наверное, это просто дело привычки. Интересно, за кого нас принимает официантка? Женевьеву — за попечительницу богатого фонда, а меня? Черт, кому какое дело, в конце концов?
В общем, если быть объективным, Женевьева выглядела неплохо. За последнее время, с тех пор как я начал встречаться с ней, она даже вроде помолодела. Ухищрения современной косметики? Кончики светлых волос слегка завиты, модные сережки — можно польстить себя мыслью, что в этом часть и моей заслуги. Ничто так не красит женщину, как толика счастья, сказал кто-то. Ну, может быть, не счастья, не будем так самоуверенны, а хотя бы внимания.
— Что это у тебя на шее?
— Оберег.
Принесли коктейль в высоких запотевших бокалах с кубиками замороженного сока и долькой лимона. Я отпил через соломинку глоток из верхнего слоя, где толкались, позванивая, льдинки и коктейль был самый холодный.
— Можно посмотреть?
— Там тугая застежка. Смотри так. — Я придвинулся к Женевьеве; она наклонилась, взяв медальон двумя пальцами. От порыва ветра ее волосы попали мне в лицо, захлестнув запахом духов.
— Старинный?
— Да, мама подарила.
Женевьева пригубила коктейль. Я рассматривал противоположный зеленый берег Днепра, утопающий в солнечном свете.
— О чем ты все время думаешь?
— О зачете. — Я взглянул на Женевьеву. Ничего не изменилось в ее лице, но я понял, что она ответит. Если она скажет, что не узнала ничего нового, можно будет со спокойной совестью встать и уйти и больше не вспоминать о Женевьеве никогда. Может быть, не сразу уйти, посидим еще немного. Так что я испытал почти облегчение, когда она после небольшой паузы подняла на меня свои бесцветные глаза и сказала: