Зачет по выживаемости
Шрифт:
Объявляли белый танец. И, действительно, меня обязательно кто-то приглашал. Не помню случая, чтобы было иначе. После того как я провожал даму на место, Алексей возобновлял свои усилия. И даже удваивал.
— На хрен тебе эта Астрошкола? — Чувствовалось, что, пока я танцевал, Алексей успевал обернуться в бар и обратно. От Алексея приятно пахло фруктовым коктейлем. — Все это девочки из богатых семей. А некоторые не просто богатых, а очень богатых. Супербогатых. Будешь обеспечен до конца жизни. Кататься как сыр в масле. Правда, придется быть под каблуком у жены и ее семейки. Никаких подружек на стороне и вообще… Чуть что — коленом под зад. Уволят без выходного пособия. Но, с другой стороны, и не будешь рисковать жизнью каждый день. Уровень риска не выдерживает никакого сравнения.
В Днепропетровской Астрошколе соотношение курсантов юношей и девушек было никак не больше 1:8, а то и 1:10. Важно другое — девушки тоже учились. Их было немного, они составляли маленький обособленный клан в Астрошколе, но забывать о нем, сбрасывать со счетов, было бы ошибкой.
Конечно, это была маленькая школьная элита, слегка избалованная общим вниманием, предупредительностью и незначительными всевозможными поблажками. Но не снисхождением. Снисхождение (и тем более показное снисхождение) стало бы оскорблением для представителей этого маленького, но гордого меньшинства.
Нетрудно себе представить, что ежегодные приглашения на бал выпускниц Сичневого института («Зимнего», как сказал когда-то Алексей) создавали легкую напряженность в рядах прекрасной части Астрошколы. Не то, чтобы это была женская ревность, однако кому приятно, если даже один день в году твои верные паладины и менестрели вдруг все свое внимание переключают на представительниц конкурирующего вуза, которые от тебя практически ничем не отличаются, у которых такие же две руки и ноги — все такое же, один к одному. Ну манеры у них более утонченные (так их же учат специально этому, у них предмет есть такой!), ну макияж у них, ну духи другие (один «Бархатный сезон» чего стоит — без слез цену нельзя назвать), бальное платье, рядом с которым твое платье… лучше не будем об этом. И если бросают взгляд в твою сторону или в сторону других курсанток, то это взгляд любопытства из-под опущенных ресниц, в танце, над плечом кавалера — опасливого любопытства, снисходительно-оценивающего или рассеянно-самодовольного.
Можно, безусловно, утешать себя тем, что такова мужская природа, что мужчине неважно, лучше она или хуже, важно, что она другая! — еще одно звено в цепи побед, но ведь это унизительно — заниматься самооправданием и самоутешением.
Неизвестно, чем бы кончилась наша встреча с Дьяченко 11 апреля на пороге аудитории — о Дьяченко рассказывали разное, и я даже не берусь его осуждать — каждый выживает в этом мире, как может. Не все, правда, обладают подобной терпимостью, говорят, что Дьяченко бивали и не раз. Но, с другой стороны, и зачет он сдавал не так, как все, так что… А куда после выпуска попал Дьяченко, я, честно говоря, не знаю, след его затерялся. Да, так неизвестно, чем бы кончилась наша авантюра, если бы в этот день не вспыхнула совершенно безобразная драка в женском туалете Астрошколы рядом с Бальным залом. Можно, конечно, представить себе всякие ужасы: разбитые зеркала и растоптанную бижутерию на забрызганном кровью кафельном полу — ох уж эти очевидцы! — но я думаю, что если бы дело дошло до крови, то без исключения виновных из Школы не обошлось, а так — пара-тройка порванных платьев (ушибы и царапины не в счет), пара-тройка испорченных причесок — все это для декана факультета хоть и было крайне неприятно, но не выходило за рамки административного инцидента, который удалось замять с помощью дипломатии. Виновную в драке тут же и без труда нашли. Ею оказалась небезызвестная Лена Галактионова с четвертого курса: рост метр шестьдесят, вес пятьдесят кэгэ с тапочками. Против супермоделей из Сичневого, среди которых ниже метра семидесяти пяти не было (даже не будем вспоминать про 90-60-90),
Так и осталось неизвестным, донес Дьяченко на нас или нет, — может быть, все-таки побоялся. Администрация в тот день была в запарке, улаживая инцидент, а когда страсти немного поулеглись, прошло уже достаточно много времени, за сроком давности проводить какое-либо расследование было малоперспективным, да, наверное, никому особо и не хотелось, хотелось отдохнуть от расследований, на носу был май и очередной зачет. Вообще у этой истории с кодом декана, неизвестно как открывшимся классом, запашок был еще тот, ворошить ее — себе дороже. Чего стоил один только Гриша Чумаков, внук Зиновия Филипповича Чумакова. Если кто-то что-то и узнал… да нет, не думаю, наверное, все же промолчал Дьяченко.
Маленькое авторское отступление. В этой истории — первое, будут еще. На самом деле, это последнее авторское отступление, самые последние слова в романе. И это хорошо, потому что, как мне кажется, нельзя какие-то важные слова произносить под занавес, когда публика в партере, что, затаив дыхание, внимала каждому слову спектакля, начинает выходить из оцепенения и шевелиться в креслах и, уже мысленно оттаптывая ноги соседям, спешит в гардероб и дальше на улицу, где под дождем придется ловить такси. И хотя в зале уютно и тепло, и звучат еще какие-то реплики, слушает их от силы одна треть…
…Представляя своих бабушек и дедушек, мы видим их степенными, убеленными сединами и обремененными жизненным опытом. О том, что они тоже когда-то были молодыми, как-то не вспоминается. О том, что им тоже когда-то было по двадцать лет, что они любили, ненавидели, ошибались, целовались под лестницами и не только целовались, ревновали, дрались за друзей до крови, пугались до дрожи в коленях, летали во сне, по ночам писали стихи, рассказывали пошлые анекдоты, были пьяны без вина и смеялись над глупыми шутками, как-то не думается. А ведь все это… было.
13
6 июня 2189 года, вечер субботы.
До начала зачета 8 дней и неполных 16 часов.
На сорок четвертом километре автострады Ковель — Луцк перед указателем «Заповедник» такси свернуло с автострады на узкий проселок, слегка чиркнув на съезде днищем о песчаный край обочины, и через минуту, не успев углубиться в лес, остановилось перед запрещающим знаком.
— Приехали, — сказал шофер. — Ты уверен, что тебе сюда? — Мотор он не глушил.
— Уверен, — ответил Валентин.
— Может, тебя подождать? Мало чего, вдруг деда не окажется дома, лесника этого? Ночь скоро.
— Не стоит, пожалуй. Спасибо.
— Ну-ну, — неопределенно хмыкнул таксист, рассматривая тонущую в вечерних сумерках дорогу за знаком. Под нависающими кронами реликтовых сосен было совсем темно. Дорога едва просматривалась до поворота и то лишь благодаря тому, что была покрыта очень светлым кварцевым песком.
— Мрачноватое место, — таксист покосился на Валентина.
— Спасибо, — еще раз сказал Валентин.
— Ну-ну, тебе видней. Желаю удачи.
— И вам тоже, — Валентин захлопнул дверцу. — Счастливо.
Таксист зажег габаритные огни и, не рискуя разворачиваться в песчаной колее, сдал задним ходом до края обочины, пока не оказался на твердом покрытии. Валентин махнул ему рукой.
Некоторое время Валентин стоял неподвижно. По шоссе навстречу друг другу проносились редкие автомобили. Бледная, полупрозрачная луна в последней четверти успела подняться над далекой линией электропередачи. Валентин прислушался к ощущениям внутри. Ощущения ничем не выдавали себя. То есть, если таковые и существовали где-то глубоко внутри Валентиновой души, не было никаких признаков, что в ближайшее время они хоть как-то себя проявят. Никаких мурашек по коже, сердцебиения, теснения в груди… Словно все это происходило не с ним, а с кем-то другим, выдуманным и ненастоящим персонажем из книжки, о котором он читает, лежа в тенечке на травке и борясь с послеобеденной дремой. «Онегин, добрый мой приятель; мой дядя самых честных правил; пустое сердце бьется ровно»…