Зачетный профессор
Шрифт:
– Я люблю тебя, Нора, - прошептал он ей в макушку, поглаживая её спину. В интимной темноте номера всё казалось каким-то выдуманным и отвлеченным от мира, что находился за стенами гостиницы. Шивон чувствовал себя участником спектакля, и одновременно с тем хотел, чтобы жизнь его персонажа была его настоящей жизнью. Так часто бывает, когда наблюдаешь за героем фильма или книги – тянет оказаться на его месте. Шивон занимал это место, но знал о его полуфальшивой составляющей. Вот бы избавиться от этой примеси!
– Ну, это уж совсем ни к чему, - хмыкнула беззлобно женщина, пошевелившись немного и поменяв положение своей головы. Её рука прошлась по его мускулистому плечу.
– Я не совсем это рассчитывал услышать. – помрачнев, застыл Шивон. Они замолчали. Он всё
– Все мы не слышим того, что рассчитываем… - произнесла она и поднялась, начав собираться.
– Дюркгейм считал преступления закономерной составляющей общества, - Нора не думала, что Кюхён придёт сегодня на лекцию, почему-то решив, что тот избегает её после всего сделанного и сказанного, однако он сидел на своём привычном месте и смотрел на неё внимательно, как на преподавателя и не больше. – Его видение преступления, как необходимости для развития, разумеется, уравнивается необходимостью и в наказании. Он сравнивает нарушение с болезнью, а расплату за него – с лечением. Но есть проблема и самой сути этих явлений. Что является нормой, а что патологией, чтобы обозначить это преступлением? И каким должно быть наказание, чтобы излечивать и исправлять, а не быть пустым действием, не приводящим ни к чему. Сейчас я подробнее объясню, о чем идет речь… - женщина поправила очки и выступила из-за кафедры, скрестив руки на груди. Заметила, что этот жест означает закрытие себя от аудитории, и она давно не вставала в такую позу. А всё потому, что она пытается закрыться от одного, а не ото всех. Руки легли на место. – В период рабства нормой было неволить человека, лишать его свободы и превращать в собственность. Преступлением считался побег раба, за что он нёс наказание. В наш век преступлением считается лишение человека свободы (я не говорю о тюремном заключении, что уже является наказанием). До эпохи Просвещения вольнодумство и свободомыслие считались, если не преступлением, то грехом уж точно. Хотя в религии это понимается фактически равнозначно. Сейчас свобода слова фактически обязательна, и нарушать право человека выражать свои мысли – плохо. Можно взять крайность. Убийство для нас – самое ужасное преступление, а для первобытных племен, где практиковались жертвоприношения – жизненно важный ритуал, честь совершать который заслуживали специальные жрецы. Самоубийство для самураев и некоторых других видов военных – честь, а в большей части западных стран – непростительный грех. Итак, как же после этого можно точно определить хоть одно, совершенное кем-то неблаговидное дело, как патологию и преступление? Всё становится относительным, исходящим лишь из принятых на данный момент норм конкретного общества и, мы понимаем, что как такового преступления не существует, а есть лишь принятое по умолчанию отношение людей к тому или иному феномену. Чем более морализована группа, тем больше вещей будет казаться ей неприемлемой и запретной. В развращенном обществе всё иначе, хотя в нем преступлением может казаться хороший поступок, который заклеймят ханжеством, к примеру.
– То есть, - раздался тот голос, который она ежесекундно боялась услышать, и всё-таки услышала. Он был всё тем же, спокойным и непробиваемым. – Выходит, что и плохих, и хороших людей не существует?
– Да, - Нора смело взглянула на него через стекла линз в темно-коричневой оправе. – Плохое и хорошее, можно сказать, индивидуально, но так как мы живем в обществе, а человек существо социальное, то за добро и зло принимается каждым то, что принято большинством. Но и большинство, как мы видим из исторических фактов, переменчиво. Им легко управляет один или несколько, распространяющие свои идеалы пропагандой, агитацией и информационной атакой. Порой это даже не распространение, а навязывание, опасное тем, что оно чаще незаметно.
– И неужели нет ни одной вечной истины? – вздохнул Кюхён, защелкав ручкой. Его глаза не отводились от глаз Норы. – Неужели нет ни одного ориентира, опираясь на который, люди бы поняли, что же всё-таки плохо, а что хорошо?
–
– А как же любовь? – несоответственно тону, вынес романтическое предположение Кюхён.
– Любовь? – Нора надменно повела уголком губ. Молодой человек понял по этому тонкому изменению на лице, что обидеть её отсутствием звонка удалось. Но в этот же миг он спросил себя, зачем ему это было нужно? – Если кому-то хочется, он может верить и в любовь, Чо Кюхён, принимая её за вечную истинную.
– Вы непостоянны, госпожа Чхве, - произнес, наконец, Кюхён. Он простоял возле её стола минуты три, пока за его спиной вышли все студенты, а она собирала портфель, молча, не поднимая лица, словно никого перед ней не было. И сейчас не отвечала ему. – В прошлый раз мы говорили о любви и вы, кажется, были другого мнения. Или после лекции по Фромму вы следуете его учению, а после лекции по Дюргейму принимаете его доводы? Жуткое приспособленчество.
Нора упихала листы по разным отделам и, удостоверившись, что они не выпирают, захлопнула их, щелкнув замком. Кюхён подступил так, чтобы мимо него нельзя было пройти.
– Вы сердитесь, что я вам не позвонил? – она подняла взгляд, застыла. Устало улыбнувшись, как бы коря, помотала головой, перекидывая ремешок через плечо.
– Я не стану отрицать, но зачем спрашивать, если ты хорошо осознаёшь последствия своих поступков.
– Я не хотел вас обидеть, - честно сказал он. Зачем тогда вообще это делал? Был плохишом по договору, заключенному с дьяволом. То есть Шивоном. Это всего лишь игра. Стоп, он же на самом деле плохиш, нет? Ведь когда состоялось пари, он был уверен, что ему и напрягаться не придется, ведь он язва по жизни, и вдруг понимает, что напрягается и лукавит, ведя себя так.
– Чего бы ты ни хотел, ты знал, чем всё кончится. Вот и получил, - Нора улыбнулась ещё шире. – Мне пора домой.
– Вы больше не хотите со мной разговаривать?
– Разве я не говорю с тобой сейчас? Просто я не хочу тратить время на тех, кто не вспоминает об обещаниях.
– Я об обещании и не забывал, - Кюхён не отошел в сторону. – Если бы я позвонил вам, то стал бы неинтересен, разве нет? Вы сами сказали, что вам нравятся отрицательные типы. Я не хочу для вас быть скучным.
Нора прекратила мелкие попытки обойти его и опять встала лицом к лицу. Опять непредсказуемый ход? Своё негодное поведение оправдывать её непристойными желаниями? Да, ей нравятся негодяи, но почему бы не заставить её полюбить хороших? Зачем потакать её слабости? Нет, всё не так, тут что-то другое. Он не звонил, потому что сам так хотел, она здесь ни при чем. Ему нравится издеваться над ней, вот и всё.
– Что ж, в твоё отсутствие мне было очень весело, - она вспомнила о ночи на кануне и шокированных глазах Шивона, просившего её не уходить так быстро, ведь ещё вся ночь впереди, и вообще, в университет можно поехать из гостиницы. – Ты ведь знаешь, что мы с Шивоном встречаемся?
Кюхён стиснул кулак в кармане. Что понимать под этим «встречаемся»? Ходят на свидания? Обманывают друг друга, что состоят в отношениях? Переспали?! Как они встречаются? Если так, и у Шивона что-то вышло, то, в самом деле, не сказать ли о споре? Пожалуй, самое время. Да, нужно признаться, рассказать всё, как есть. Пусть знает настоящую личину того, с кем она «встречается». Как говорится, утону сам, но с собой утяну на дно и соперника. Последняя попытка, и если оказывается, что она в нем разочаровалась и не хочет больше иметь с ним никаких дел, то быстрая тирада о споре и будь, что будет.