Задача – выжить!
Шрифт:
В лагерь мы пришли на рассвете. Здесь уже вовсю кипела жизнь, сновали по своим делам партизаны, от кухни доносились запахи еды и раздавался стук топора. Остальные участники налета на немецкую колонну были в ненамного лучшем состоянии, и Митрофаныч, осмотрев свою группу, просто махнул рукой, приказал отдыхать и отправился докладывать командиру сам. Никто не спорил. Поглядев вслед удаляющемуся в направлении командирского шалаша Митрофанычу, мы расселись под ближайшими деревьями. Потом я спал. Спал долго – до самого вечера.
Снился мне какой-то бред. Вначале я долго бежал по темному лесу. От кого бежал и зачем – не знаю. Потом вроде в кого-то стрелял… А уже под конец приснился мне
Я сидел у костра. Вокруг сквозь мрак проглядывали деревья, что-то шуршало и потрескивало. Огляделся – оказывается, я у костра не один. У огня сидели Терехин, капитан и Михалыч – старший сержант, который погиб возле аэродрома. Причем все выглядели вполне здоровыми, никаких следов ранений. У Терехина исчезла рана на голове, и выглядел он так же, как в нашу первую встречу – даже немного… живее, что ли? Насчет капитана я не знаю, но его костыля нигде не было видно, из чего я сделал вывод, что с ногой у него уже все в порядке. Ну и Михалыч тоже выглядел вполне живым и здоровым. Он затянулся сигаретой и выпустил густой клуб дыма.
— Ну и как вы там у себя в будущем живете?
В каком будущем? Когда они меня успели расколоть? Или я сам рассказал? Нет, это вряд ли. Я же «потерял память» и вроде бы вел себя осторожно. По крайней мере, ни в НКВД, ни в больницу меня пока не тащили. Но если спросил – значит, знает? И не сделаю ли я себе только хуже, начав все отрицать?
— Как живем? — услышал я свой голос. — Нормально живем. Работаем, отдыхаем… даже, если честно, скучновато немного.
Ну вот, вместо того чтобы все отрицать – спалился полностью. Теперь выкручиваться поздно. Придется отвечать.
— Скучно, говоришь? — не отставал сержант. — А где ж ты работаешь, если скучно?
— Да простым офисным служащим… — пожал плечами я и, вспомнив, что понятие «офис» вряд ли было знакомо советскому сержанту в 1941 году, пояснил: – Кабинетным, в смысле.
— Кабынетный… — разочарованно протянул сержант. — А воюешь так, ничего. Чего ж ты в армии не остался-то?
— Да я, собственно, и не служил…
Лица сидящих вокруг костра удивленно вытянулись, и я поспешил объяснить:
— С детства мечтал об армии. До восьмого класса даже собирался в Суворовское поступать, а потом… потом передумал. Поговорил с людьми, наслушался про дедовщину… Платят еще мало…
— То есть как это – платят мало? — включился в разговор политрук. — Это как – за деньги Родину защищать?
Глаза у Терехина аж горели. А может, в них отражался свет костра?
— А на заставах мы в июне за деньги гибли? И под Киевом в дотах трупы жрали, но отстреливались до последнего патрона, а потом сами себя подрывали? А под Москвой мы из музейных пушек по немецким танкам стреляли тоже за деньги? Нет, брат, мы эту землю своими костями устилали с запада на восток и потом с востока на запад – до самого Берлина – не за деньги. Мы за Родину гибли!
Полностью прибитый напором Терехина, я не обратил внимания, что он говорит о вещах, которые еще не случились. Не был еще взят Киев, и гарнизоны прочно сидели в дотах КиУРа, не дошел еще немец до Москвы, а до наступления на запад оставалось еще около двух лет.
— Товарищ младший политрук, а как в моем времени без денег? Жить на копейки, практически нищенствуя и обрекая на нищету своих родителей, жену и детей? Да у нас офицеры бегут из армии! А кто не бежит – тех сокращают. Войны давно нет и не предвидится, государство считает, что армия не нужна вовсе… Что только деньги из бюджета тянет. Смешно сказать, делаем новейшие танки, которые потом сразу же и продаем в Индию или еще куда. А своей собственной армии закупить не можем – денег в бюджете на это не предусмотрено. Заказали десяток танков предыдущего поколения и раструбили на всю страну чуть ли не как о подвиге. А в новостях показывали – летчики наши, военные, вместо нормального налета или хотя бы тренажера на модельках тактику воздушного боя изучают. Вот представьте, стоят двое с игрушечными самолетиками в руках и отрабатывают этими игрушками тактику.
Мои собеседники молчали. Постепенно я начал распаляться все больше и больше. Даже вскочил и стал расхаживать взад-вперед.
— …А статьи в газетах и новости на тему «Когда в армии начнется голод?», как вам такое? И не война ведь! Мирное время! Да вы знаете, что такое в наше «мирное» время армия? Солдаты оружие в руках только на присяге держали! Спившиеся от безысходности, брошенные на произвол судьбы той Родиной, которую они должны защищать, офицеры! Да они в очередь выстраиваются, чтобы их послали миротворцами в какую-нибудь африканскую страну. И едут туда. К СПИДу и малярии. Едут только потому, что там платят раз в шесть больше, чем на Родине. И вокруг, фоном, крутые машины, на которые за всю жизнь не заработаешь, рестораны, в которых всей месячной зарплаты хватит только на десять чашек кофе…
Я махнул рукой. Остальные трое молчали. Над поляной нависла тишина.
— Э, как у вас там… — протянул в конце концов Михалыч. — Это ж до чего вы страну довели?..
— Так нет больше той страны, сержант. — Я все никак не мог успокоиться. — Развалилась в девяносто первом. Нету больше Союза. Есть куча независимых государств, каждое из которых катит бочку на соседей. При Союзе жили одним народом, а сейчас, смешно подумать, для жителя Воронежа житель Днепропетровска – уже иностранец. И наоборот. И в каждой стране политики народ натравливают на соседей. А некоторые ведь верят! В России все настраивают народ против хохлов, в Украине ругают москалей, и вместе тихо посмеиваются над белорусами – мол, кроме картошки и бацьки у тех ничего нет. Так и живем уже больше двадцати лет.
— Как же Советский Союз распасться мог? — не поверил Терехин.
— А очень просто. Разругались после войны с союзничками. Черчилль помог. Как после войны толкнул речь в Фултоне о том, что главный враг теперь – Советский Союз, а потом пошло и поехало. Холодная война, гонка вооружений… Союз все силы бросил на военную промышленность, но не смог конкурировать с Западом в остальных сферах экономики. А после восемьдесят пятого вообще все покатилось. Вроде как налаживать отношения стали. Кое-кто и за границу ездить начал. Им там и показали – вот в магазинах колбасы пятьдесят сортов да разные сыры-йогурты. Вот машины на любой вкус и цвет, одежда, какая только захочешь. А у нас что? Несколько сортов колбасы, которая и то со временем исчезла из магазинов. На отечественную, к примеру, обувь смотреть страшно, а телевизор смотреть к богатым соседям бегали. Про машины уже не говорю. А в конце восьмидесятых, помню, отсидишь день в школе, где Родину любить учили, а потом быстро в магазин – часами в очереди за маслом стоять, потому что давали по двести граммов в одни руки. И приходилось стоять всей семьей, чтобы каждый получил по эти самые двести граммов… Вот люди и не выдержали. В августе девяносто первого консервативная часть политбюро попыталась было восстановить Союз по образцу вашего времени, да люди не дали. И начали, вместо коммунизма, строить капитализм.