Задание
Шрифт:
Шиндорга хихикнул. Улыбнулся и Бледный. Грэг вяло жевал, прислушиваясь к разговору. Ирка дышала прямо ему в ухо.
— Может, я и дурак, — прикинулся Леденцов, пробуя догадаться, кто этот человек для ребят.
— Сейчас проверим. Дуся спросила: почему в бане все равны?
— В женской?
— Зачем в женской?
— Так ведь спросила Дуся…
— У меня такая присказка. Ну, почему в бане все равны?
— Потому что голые…
— Потому что начальство моется в сауне, — усмехнулся Мочин.
— Значит, я дурак, — признал Леденцов.
Водка
Где же предел потаканию? Сперва золотые часы, теперь запчасти. Пьет с ними. Так и в соучастники попасть недолго. У этого Мочина статья чистая — скупка краденого. Пожалуй, скупки нет, поскольку денег он предусмотрительно не платит. Впрочем, почему скупка? Он же сам слышал его слова про колеса — «катите сюда». Классическое соучастие в форме подстрекательства. Плюс спаивание несовершеннолетних.
Но почему ребята бегут к нему телятами? Ирка и Бледный с характерами, Грэг не дурак… Ага, Мэ-Мэ-Мэ — хайлафист, человек высшей, или высокой, жизни. Но в чем она и где? В бетонной коробке? В капустке с лучком? Не нагрянуть ли сюда завтра утречком пораньше, пока целы запчасти? И что? Отдать всех под суд? Убедить и перевоспитать этим? В сущности, силой?
Мочин откуда-то из-за спины вытянул балалайку. Ну да: водка, лук, кислая капуста — тут без балалайки что хлев без коровы. Неужели ребятам интересно? Еще бы, если Мочин брякнул по струнам и запел:
Отпотел на стройке лето,Не жалел ни ног, ни кед,Заработал на газетуИ на комплексный обед.Леденцов опасался, что хозяин выставит еще бутылку, но он швырнул балалайку в инструменты и поднялся.
— Опростились, мужики, и хватит.
Ребята вскочили так резво, будто ждали этой команды. Мочин погасил свет и открыл дверь, но не ту, через которую входили. Все пошли за его скорым шагом. И сразу оказались в такой же бетонной коробке, слабо освещенной. Леденцов лишь успел заметить «Волгу», белым лебедем дремавшую у стены…
Они уже стояли на воздухе, в свете голубоватого фонаря, который, похоже, загорелся сам. Мочин вел. Под ногами поскрипывал крупный, конечно, голубоватый песок. Аллейка с холеными елочками, тоже голубыми, стоявшими плотно, как ратники в шеренге. Голубое крыльцо кирпичной кладки, над которым нависал темный с цинковым блеском купол крыши. Дверь, обитая латунью…
Голубой свет погас, но загорелся желтый, надкрылечный, освещая путь в дом.
Просторная передняя светлого дерева… Фарфоровый плафон, расписанный цветами. Вешалка из перепутанных рогов во всю стену — штук пять убито оленей, не меньше. Телефон на полированной тумбе. Телефон в загородном доме?
— Мужики, раздевайтесь.
Ирка легонько толкнула Леденцова, показывая взглядом на свою грудь и плечи. Новая, яркая кофта, мохнатенькая, как ангорский котенок. Оказывается, все ребята принарядились: Бледный в сером костюме, Шиндорга в кожаной куртке, Грэг с галстуком.
— Входите,
Леденцову показалось, что просторная комната, как и подстриженный сад, залита голубым светом. Но хрустальная люстра горела чисто и ясно. Голубело от другого… Пол выстилал голубой палас. Кресла, стулья, два разномерных дивана, пуфики — все было обито голубым бархатом. И голубые с золотом обои.
— На гарнитурчик тринадцать тысяч брошено. — Мочин перехватил его взгляд. — За трапезу, мужики!
Леденцов ступил на щетинистый палас неуверенно, боясь его нетронутой голубизны. Овальный стол вытянулся среди комнаты, будто переплывал ее солнечным теплоходом. Но Леденцова поразили не импортные бутылки и посуда, не закуски и фрукты, а плоская фаянсовая салатница, полная черной икры. Как темное дупло в середине стола. И серебряная ложка воткнута, бери и накладывай.
Вот почему деньги за товар не платились… Подобная компания сожрет водки с капустой и коньяка с черной икрой на трехзначную цифру. Ради этого воровали? Факт. Но тогда почему ждали этого дня, как праздника, принарядились, лица горели тихим восторгом? Непохоже, что Ирку или Бледного можно купить за икру, а Грэгу в ней и дома не отказывали.
Все сели. Исчезнувший было Мочин появился вновь. Длинный и мягкий халат небесной синевы делал его стройнее и даже скрадывал бульдожистость лица. Он мягко открыл бутылку шампанского и налил все бокалы.
— Подождем вторую даму.
Рядом с Мочиным пустовало место. Вторая дама, казалось, вышла из голубой стены. Леденцов оторопел…
Невысокая, стройная, с темными распущенными волосами. Черты лица хоть и мелковаты, но правильны до геометричности. Голубая шелковая лента не столько прикрывала грудь, сколь ее поддерживала, как бесплотную драгоценность. Не то юбочка, не то набедренная повязка, — разумеется, голубая. На прямых упитанных ножках голубые чулки, кончавшиеся сразу выше колен, отчего свободные бедра сияли незагорелой белизной.
— Кто это? — спросил Леденцов Ирку, севшую рядом.
— Крошка.
Леденцов еще раз оторопел, намереваясь расспросить Ирку, но Мочин встал.
— Приветствую вас в голубой гостиной моего дома. Предлагаю тост за смелых мужиков. Кто не рискует, тот не пьет шампанского!
Бокалы опорожнили, и сразу пошумнело. Зацокали ножи с вилками, заскрипели голубые стулья, заиграл магнитофон, засмеялась Крошка…
— Всегда так? — спросил Леденцов Ирку.
— Как?
— От гаража с водкой до гостиной с шампанским?
— Всегда по-разному.
Мочин поражал их контрастами. Ирка говорит, что всегда по-разному. Может быть, этим и жила его притягательность? Трудно ли шарахнуть по неокрепшему воображению подростка — им чем ярче, тем интереснее.
— Чего не ешь икру? — грозно спросил Мочин, увидев, что новый гость ковыряет кружок свежего огурца.
— Не привык.
— Привыкай.
— Зачем?
— Тогда Дуся спросила: что такое черная икра?
— Как что такое?.. Дефицит.
— Нет, черная икра есть стимул.