Загадка архива
Шрифт:
Он должен был внимательно прочесть прежние показания камеристки, задать ей новые вопросы и сопоставить заявления, сделанные ею во время первого следствия, с теми, которые она сделала теперь.
На первом же перекрёстке они расстались. Ана хотела сесть на автобус, чтобы поспеть на встречу со своей матерью. У них были билеты в театр.
— В какой театр вы собираетесь? — спросил Эмиль.
— В Городской. Идёт «Смерть коммивояжёра».
— И… не играет ли там случайно Джордже Сырбу?
— Случайно!.. Нет,
— Согласен, госпожа Пил, но в таком случае, я завтра же приобрету зонтик! — отшутился Эмиль.
Показания подозреваемого, который между тем умер
Оставшись один, капитан Буня раздумывал, куда ему идти. Однако «дело Беллы Кони» притягивало его, как магнит, и в конце концов он направился к своему кабинету. Капитан чувствовал, что ему нужно вновь увидеть досье и перечитать показания Ирины Нягу, урождённой Добреску, чтобы сравнить их с тем, что она показала сегодня. Он шёл задумавшись, погружённый в предположения и догадки.
Пересекая один из перекрёстков, он вдруг очнулся перед автомобилем, который его чуть не задавил; хотя он и совершил акробатический прыжок, машина всё же задела его и теперь удалялась так быстро, что он даже не успел расслышать брань шофёра.
— Убил бы меня, несчастный, и моя помощница занесла бы тебя в число подозреваемых по «делу Беллы Кони»! — пошутил сам над собой Эмиль.
Войдя в кабинет, он вынул из шкафа досье «Белла Кони» и открыл его. Тонкие листы бумаги, плотно заполненные машинописью, показались ему теперь не такими жёлтыми. Он машинально подул на них, разгладил ладонью, сел в кресло и погрузился в чтение.
Заявление, сделанное Ириной Добреску в то самое утро, когда был обнаружен труп танцовщицы, совпадало в общих чертах с тем, что она показала по случаю их недавнего визита к ней. Конечно, то что было сказано двадцать лет тому назад, поражало броскими деталями и преувеличениями.
Первые вопросы следователя имели целью установить обстоятельства, при которых бывшая камеристка нашла танцовщицу, умершую в своей комнате. Тогдашнее заявление Ирины Добреску — её ощущения, час, рассказ о болезни девочки — полностью совпадали с тем, что она сказала сегодня.
В допросе следователя особое внимание привлекал следующий диалог:
«— Вчера кто-нибудь искал госпожу по телефону?
— У нас телефон звонит целый день.
— Всё же, в то время, когда она была в театре, спрашивал её кто-нибудь?
— Когда она была в театре, никто не искал её дома.
— Она вернулась домой одна?
— Не знаю… я не слышала, когда она вошла…
— А обычно она возвращалась одна?
— Никогда… Её всегда кто-нибудь провожал — знакомый, друг, который ждал её в театре.
— В комнате госпожи нашли две чашечки с остатками кофе. Это значит, что за несколько часов до смерти её кто то навещал.
— Я никого не видела.
— Кто варил кофе?
— Обычно, когда у неё были гости, кофе варила я. Она не любила кухню, просто ненавидела её. Но кто варил кофе в тот вечер, я не знаю.
— И всё же, в вечер смерти госпожи в её спальне было выпито две чашечки кофе.
— Я не знаю, пили ли там кофе и кто его варил.
— Может быть, какой-нибудь её приятель?
— … Да … Возможно, но лишь в одном случае. Господин Оресте Пападат никогда не бывал доволен кофе, который ему подавали. “Приготовление кофе — дело тонкое!” — говаривал он. И варил его сам».
Но следователь почему-то не пошёл по этой дорожке. Резко и неожиданно свернув с неё, он перешёл к другим вопросам.
«— Как расположена ваша комната по отношению к комнате госпожи Дины?
— То есть, как это — как расположена?»
Эмиль остановился. Камеристка не поняла вопроса или пыталась выиграть время, чтобы подготовить ответ, — трюк, который часто используют допрашиваемые.
«— То есть — уточнил комиссар, — расположена ли она близко или далеко от спальни вашей госпожи?
— Моя комната была отделена от спальни госпожи гостиной и небольшим коридорчиком.
— И вы не слышали никакого шума?
— Нет.
— Всё же выстрелы вы должны были услышать…
— Я ничего не слышала.
— И не видели, чтобы кто-нибудь входил или выходил из дому?
— Не хватало мне в час ночи торчать у окна, чтобы увидеть, кто входит и кто выходит из дому…»
Ответ был, конечно нахальный, но следователь не обратил на это внимания. Может быть, он ещё надеялся вытянуть что-нибудь из камеристки и не хотел её пугать. Он вернулся к своему вопросу:
«— Значит, вы никого не видели?
— Господин комиссар, если бы я кого-нибудь видела, я сказала бы вам это с самого начала…»
Несмотря на все свои усилия, больше следователь не смог выудить из Ирины Добреску ни одной детали.
Эмилю захотелось тут же, на месте, проверить алиби Оресте Пападата, который «сам варил себе кофе».
Он перелистал досье и отыскал допрос Пападата. Вспомнив, что он уже умер Эмиль хотел было пропустить его показания. Но раздумал: как бы то ни было, остальные ведь живы! А он хотел узнать правду. Поэтому он начал читать протокол допроса Оресте Пападата.
«— Извините, господин Пападат, что мы вас беспокоим… но… — попытался извиниться комиссар.