Загадка архива
Шрифт:
Иоана Теодору, которая вот уже много лет убирала раз в неделю его квартиру, часто ворчала по поводу его холостяцкой жизни и каждый четверг приносила ему новое «предложение», связанное с «приличной девушкой», которая могла бы сделать его счастливым мужем.
Репертуар Иоаны был неизменным, и она «выступала» с ним каждый раз, принимаясь мести, вытирать пыль или мыть посуду. «Нет, такого я ещё не видела, — начинала она.
— Чтобы молодой человек жил один-одинёшенек, со своими кофейными чашками да бумажками! Ишь, валяются по всему дому! И всё пишет, всё что-то пишет, будто чудеса Богородицы описывает. — При этих словах Иоана Теодору осеняла себя крёстным знамением. —
Как обычно, Эмиля страшно смущало то, что он не знал, как держать цветы. «Я несу их, как веник» — подумал он про себя. Ана, лукаво следившая за ним краешком глаза, наконец решилась его спасти:
— Дай их мне!
— Фу-у-у! — облегчённо вздохнул Эмиль. — Как я тебе признателен!
Обед прошёл мирно, «по-семейному». Мама Аны приготовила им жаркое.
— Жаркое великолепное! — единственное, что нашёлся сказать Эмиль.
Хозяйка дома была, вероятно, в курсе их дел, потому что, заведя речь издалека, она заговорила о старых историях, которые лучше всего просто забыть… Зачем к ним возвращаться и — опять то же выражение! — «откапывать мёртвых?..» Конечно, она не сказала ничего конкретного, но было ясно, что речь идёт о проводившемся ими расследовании. Ана, казалось, думала о чём-то своём. Время от времени она взглядывала на Эмиля, как бы прося его о снисхождении. Впрочем, в этом не было необходимости, потому что Эмиль прекрасно понимал душевное состояние мадам Войня. Всё же он сказал:
— Нужно восстановить справедливость…
— Справедливость восстанавливаем не мы, — прошептала старуха.
Новый умоляющий взгляд Аны, и снова — без особой необходимости. Подав кофе, мать оставила их в небольшой гостиной. Всё здесь казалось Эмилю знакомым и близким. Ему не хотелось нарушать домашнюю атмосферу профессиональными «проблемами», но Ана начала первая:
— Итак, каковы наши планы на вечер?
— Прежде всего, твои впечатления…
— В связи со старухой, Флорикой Аиоаней?
— Именно!
— Она любит Дойну… и Дойна её — насколько я понимаю… Но…
— Но? — повторил Эмиль.
— Но в доме всё так благоустроенно… Я сказала бы даже… слишком благоустроенно! Такой дом требует много денег…
— Вышивание хорошо оплачивается… — заметил Эмиль, больше для того, чтобы проверить своё впечатление.
— Всё равно… этой женщине ведь уже не сорок, чтобы столько работать.
— Есть ещё дядя, — снова заметил Эмиль.
— Да… Я и забыла… Дядя…
— Что ты о нём думаешь? — спросил он.
— О дяде? — удивилась Ана и вдруг поняла: — Ах да, «дядя»! То есть кто-то, кто интересуется ею, девушкой, и, конечно, старухой… Кто-то, кто, вероятно, даёт им деньги… Кто-то…
— Кто-то! — повторил Эмиль. И добавил: — Флорику Аиоаней спрашивать бесполезно, из неё мы не выжмем ни словечка.
— Похоже, что она относится к тем людям, которые уносят доверенные им тайны в могилу.
— Мы
— Если это секундо заключается в том, что мы пообещали старухе ничего не говорить девушке, я согласна! — сказала Ана.
— Тогда можно и не голосовать! — пошутил Эмиль, вытирая очки.
— Понимаешь? Спрашивать об этом нельзя! Люди не умеют молчать… Не привыкли к сдержанности, деликатности… Слух быстро разнесётся и может нарушить равновесие этой семьи, — взволнованно сказала Ана.
— Да… да… да, конечно!.. Несомненно! — поспешил, уверить её Эмиль…
Для Аны разоблачение этой тайны, которую она называла про себя святой, было бы настоящим святотатством. Ведь это была тайна старухи, связанная с её желанием, чтобы Дойна считала её матерью… а девушка поражала её своей деликатностью: узнав правду, она хранила её про себя, по-прежнему любя свою неродную мать.
Эмиль понял мысли Аны и был с ней совершенно согласен. Он никогда не совершит ничего, что может принести горе в этот тёплый, гостеприимный дом.
— Но это не мешает нам продолжить разговор, — сказал он. — Чтобы прийти к какому-нибудь выводу ради нашего собственного спокойствия…
— Да, конечно, не мешает… — согласилась Ана.
— Итак, этот дядя о, котором говорила Дойна, мог иметь прямое отношение к интересующей нас драме.
— Так же, как мог и не иметь к ней никакого отношения! — сказала Ана. — Нужно остерегаться делать выводы, исходя из предвзятых идей.
— Нет, здесь нет никакой предвзятой идеи… Логическая нить наших наблюдений даёт нам право на такой вывод. Есть кто-то, кто интересуется этой семьёй и о ком старуха предпочитает не говорить. Этот кто-то мог сыграть какую-нибудь роль в драме, происшедшей двадцать лет тому назад. Конечно, Дойна об этих событиях ничего не знает, старуха же знает прекрасно, но приняла все меры для того, чтобы не узнала девушка.
— Может быть, она всё же узнала… — прошептала Ана.
— Что узнала? — с любопытством взглянул на неё Эмиль.
— То есть, я хочу сказать, что если исходить из предположения, что есть кто-то, сыгравший в той драме определённую роль, кто-то, кто сегодня интересуется этой семьёй, то, может быть. Дойна узнала, какую роль играет он в её жизни.
— Как так?
— Может случиться, что сейчас, по прошествии двадцати лет, этот «кто-то» почувствовал себя обязанным открыть девушке всё, связанное, теми событиями. Так могла возникнуть тайна между Дойной и этим человеком, который сказал ей: «Ты должна знать, но старухе говорить не нужно!»
— Как ты пришла к этому выводу? — поинтересовался Эмиль.
— Этот таинственный персонаж должен быть, всё же, хорошим человеком! Погоди, не прерывай меня, — оставила Ана Эмиля, заметив, что у него есть по этому поводу возражения. — Если этот «дядя» существует на самом деле и если он причастен к тайне, мы должны сделать следующее включение: при обстоятельствах, нам пока не известных, от человек совершает… хм… да… я хочу сказать, убийство… скажем, из ревности. Потом им овладевают угрызения совести. Он начинает интересоваться дочкой актрисы, можно сказать, посвящает себя её воспитанию. Двадцать лет подряд он заботится о ней, покупает ей всё необходимое; ему удаётся проникнуть в их дом, как некому «дяде», о котором никто ничего хорошенько не знает; он становится, близким другом дома, потом, постепенно, родственником.