Загадка архива
Шрифт:
Ана остановилась и взглянула на Эмиля, чтобы проверить его впечатление.
— Да, продолжала она. — Чем больше я думаю, тем яснее мне становится, что других возможностей просто нет, и тем чётче складывается в моём представлении образ доброго дядюшки, которого, вероятно, мучают угрызения совести, в конце концов заставляющие его открыть девушке правду — может быть, несколько переиначенную. Дойна принимает это сообщение к сведению, но, изучив «дело Беллы Кони», продолжает называть его «дядей», а старуху «мамой», из признательности и
Эмиль вспомнил рассуждения Аны в связи с делом её отца. Та же добрая, гуманная интуиция, та же чуткость, благодаря которым и рождается этот особый «субъективный вариант».
Ход рассуждений Аны казался безупречным — без сучка, без задоринки! Оставалось его проверить. И прежде всего следовало установить, кто такой этот «дядя», в связи с которым у Эмиля было только одно желание: чтобы он всё же не был замешан в убийстве актрисы.
— Итак, что мы будем делать вечером? — повторила Ана.
— Можно мне позвонить? — спросил Эмиль, направляясь к телефону.
Он набрал номер и ждал.
— Господина Филипа Косма! — попросил он.
— Минуточку! — послышался женский голос.
«Неужели этот “кто-то” — как раз Косма»? — подумала Ана, в то время как Эмиль ждал, прижав к уху трубку.
Через несколько секунд послышался приятный мужской голос:
— Косма слушает!
— Добрый день, господин Косма… Я хочу побеспокоить вас одной просьбой. Мне хотелось бы заказать столик на две персоны, внизу, в полуподвале.
— Да… конечно… это можно… На который час?
— Часов на семь… — ответил Эмиль, вопросительно глядя на Ану, которая согласно кивнула головой. — Да, в семь часов, — повторил он.
— Извините… но мне хотелось бы…
— Ах, да… — понял Эмиль. — Буня… Эмиль Буня. Вчера мы с вами говорили о дузико!
— Да, да, да! Конечно, припоминаю. Я жду вас. Добро пожаловать, господин Буня!
Эмиль повесил трубку.
— Вначале я думал пригласить его в Главное управление, но, пожалуй, так лучше.
Ана кивнула, соглашаясь.
«Преступлением было бы лишить её красоты…»
Ровно в семь часов вечера оба были в ресторанчике. Ни Эмиль, ни Ана не хотели признаться, что они взволнованы. Им впервые предстояло прямо говорить с одним из пятерых, замешанных в «дело Беллы Кони».
Филип Косма пробуждал у них особый интерес, потому что его имя упоминалось почти во всех показаниях, а слова бывшей камеристки о его недавнем посещении рождали у них надежду узнать что-нибудь интересное.
В ресторане их встретил сам Косма, тут же распорядившийся, чтобы их обслужили примерным образом. Они уселись за тот же столик, за которым сидели накануне. «Наш столик», сказала Ана, и Эмиль отметил это с удовольствием.
Он заказал салат из помидор и цуйку.
— Что будем делать? — тихо спросила Ана.
Эмиль
— Я не представляю себе, с чего начать.
— Только не начинай с оправданий, потому что это шито белыми нитками! — смеясь, заметила Ана.
— Тогда я предоставляю тебе руководить… следствием!
— Нет, спасибо! Ведь я — начинающая. Я ещё только учусь… ремеслу! — продолжала тем же тоном Ана.
Они никак не решались подозвать Косму. Вступительная фраза, которую придётся произнести: «Знаете, мы занимаемся “делом Беллы Кони”», — их просто ужасала.
Все люди, с которыми они до сих пор встречались, смотрели на них при этом так, словно перед ними были инопланетяне. Правда, по ходу дела разговор оживлялся; выплывали даже волнующие подробности и в то же время исчезала первоначальная сдержанность.
Ана мешала вилкой салат, не притрагиваясь к нему, Эмиль — с излишней тщательностью протирал очки.
В его памяти снова возник диалог между Филипом Космой и Паулем Михэйляну, запечатлённый на пожелтевших листах двадцатилетней давности.
Как и остальных, Косму допросили только через два дня после смерти актрисы, и это явно подтверждало тот факт, что, кроме нескольких особенно рьяных репортёров, сначала никто не предполагал преступления. С другой стороны это несколько компрометировало Пауля Михэйляну, который постарался представить дело как самоубийство, «чтобы не встревожить преступника». Если бы следователь в самом деле был уверен, что речь идёт о преступлении, он допросил бы подозреваемых в первые же часы, чтобы получить как можно более свежую информацию и не дать возможности предполагаемым виновникам создать себе алиби.
«— Когда вы в последний раз видели Беллу Кони? — был первый вопрос следователя, двадцать лет тому назад.
— В вечер её смерти…
— Точнее?
— Точнее… Если газеты пишут, что её смерть наступила Между часом и двумя часами ночи, значит, я видел её по крайней мере за полчаса до смерти, — ответил Филип Косма.
— Какое впечатление произвело на вас известие о её смерти?
— Я был знаком с Беллой лет пятнадцать, почти со дня её премьеры… Сами понимаете, какое это могло произвести на меня впечатление… впечатление боли, которую не можешь не испытывать, теряя близкого человека. Мне было очень тяжело! Я и до сих пор не верю, что её уже нет в живых, её, которая была — сама жизнь!
Значит вы видели её и в ту роковую ночь…
— Конечно… Мы встречались каждый вечер… Даже каждый час, если это вас интересует.
— Не показалась ли она вам особенно взволнованной?
— Я никогда не видел её особенно взволнованной. Зато…
— Зато? — повторил следователь.
— Нет, ничего. Это не может интересовать следствие… Я хотел сказать, что зато вокруг неё все всегда были взволнованы.
— О чём вы говорили с ней при последней встрече?
— Почти ни о чём… Это был один из моих обычных визитов…