Загадка Таля. Второе я Петросяна
Шрифт:
Самый младший в семье Петросянов, Тигран радовал отца с матерью не только своими безусловными способностями в настольных играх. Он не просто безупречно учился в школе — в отличие от большинства своих сверстников Тигран ходил на занятия как на праздник. Иногда он вставал поздно вечером с постели, шел на цыпочках к стенным часам и переводил стрелку на час вперед — чтобы пораньше попасть в класс. Уходя из дома, незаметно отводил стрелку обратно. Старшие замечали эту невинную проделку и с удовольствием посмеивались: такие проказы можно пережить. Тем более что мальчик приносит только пятерки…
Впрочем, хорошо учились и его брат Амаяк и сестра Вартуш. Мать ходила в школу раз в год — получать три похвальных листа.
Старый Вартан, которому так и не удалось овладеть грамотой, не уставал повторять Тиграну: «Учись! Учись!». Потом, когда Тигран увлекся шахматами, отец говаривал: «Учись! Шахматы тебе не дадут куска хлеба».
Впрочем, отец произносил это скорее как заклинание, которое надо время от времени произносить. Тигран всегда учился очень хорошо. Ему повезло с учителями. 73-й, армянской, школой руководил замечательный педагог — Мария Никитична Меликян, человек на редкость щедрой души, фанатически преданная своему делу и, конечно, своим детям. Тигран тоже был ее ребенком, и Мария Никитична навсегда осталась доброй феей и его самого, и — спустя годы — его семьи, его детей.
Никогда не забудет Петросян и своего любимого учителя математики Соломона Григорьевича Салибегяна. Это у него Тигран научился с недоверием относиться ко всякому случайному успеху, не подкрепленному основательной подготовкой, глубокими знаниями. Если хотите, Соломон Григорьевич всем складом своего математического ума, характером своего педагогического дарования учил детей жить «по позиции», и Петросян с готовностью воспринял эту черту.
С шахматами Тигран познакомился рано. Знакомство это на первых порах осталось шапочным и в дружбу не перешло. В Доме офицеров часто устраивались киносеансы, и маленький Тигран был там непременным гостем. Он приходил за час-полтора до сеанса, слушал музыку, просматривал журналы и всегда подолгу выстаивал в фойе, наблюдая, как посетители играют в шахматы.
Существует легенда, что Капабланка научился шахматам только глядя, как играют другие, и не спрашивая о правилах. Петросян, которого впоследствии так часто будут сравнивать со знаменитым кубинцем, тоже только молча наблюдал за игрой и… ничего не понимал. Спрашивать же чужих людей он, по врожденной своей скромности, стеснялся.
Но так или иначе, а знакомство с шахматной игрой все-таки состоялось, и с тех пор в душе юного Петросяна, так любившего «умные» игры, интерес к загадочным фигуркам не угасал. В магазине армянской книги Тигран наткнулся на сокращенный вариант учебника Майзелиса. Несколько дней он прятал деньги, которые ему давали на завтраки, и приобрел эту книжку. Однажды Тигран набрел на труд Нимцовича «Моя система на практике». Это стало для него событием, и об этом событии стоит рассказать подробнее.
«Бесчисленное множество раз я анализировал партии и позиции из этой книги, — напишет впоследствии Петросян, — причем очень любил читать ее без шахмат, и немудрено, что в конце концов запомнил ее наизусть».
Пройдут десятки лет, сын тбилисского дворника станет шахматным королем, но на вопрос: «Какие шахматные книги оказали на вас наибольшее влияние?» — он ответит: «Книги Нимцовича». Ему в юные годы случалось жить впроголодь, и он тогда относил всегда дефицитные шахматные книги в букинистический магазин, что находился на проспекте Руставели, рядом с редакцией газеты «Заря Востока», но книги Нимцовича он не относил букинистам никогда.
Чем пленил воображение мальчика этот шахматный мудрец?
Сначала, наверное, яркостью, образностью, афористичностью речи. Петросян знал, что занимать седьмую горизонталь выгодно, он читал об этом в нескольких книгах, но только у Нимцовича он нашел предельно точную афористичную формулировку: «абсолютная седьмая горизонталь». А его утверждение, что фигура стремится продать свою жизнь как можно дороже? А рассуждения о профилактике? Профилактике, которая потом станет одной из наиболее «петросяновских» черт стиля будущего чемпиона мира.
Но как ни нравился Тиграну образный язык книг Нимцовича, четкость и ясность определений, — смысл, когда он начал его постигать, захватил его еще сильнее. Хотя Петросян в ту пору не отдавал себе в этом отчета и разгадал истину позднее, он тянулся к Нимцовичу, прежде всего, потому, что тот в своих книгах не просто с увлечением рассказывал о шахматах — это лучше или хуже делали и другие, — но с фанатической убежденностью излагал принципы! Нимцович свято верил в свои принципы, в свою систему, в тот строгий логический порядок, который, по его твердому мнению, должен царить на шахматной доске.
Принципы, система взглядов, логика — вот что главным образом нравилось даже юному Тиграну. Логика — это то, что впоследствии станет его собственным шахматным кредо. Логика в шахматах — такова будет тема его кандидатской диссертации.
Потрясенный страстной убежденностью Нимцовича, безудержной верой того в свою правоту, мальчик становится преданным апостолом этого шахматного пророка. Позже, в зрелые годы, Петросян кое в чем будет не согласен с Нимцовичем, но, научившись критически оценивать наследие своего учителя, сохранит глубокое уважение к системе его взглядов и принципов, будет называть Нимцовича своим духовным отцом.
Кстати сказать, и «Теория жертвы» Шпильмана, которая попалась Тиграну, понравилась ему тогда не потому, что в этой книге приведено множество прелестных комбинаций, хотя для мальчика этого было бы вполне достаточно, чтобы, подобно книге Нимцовича, прятать ее на ночь под подушку. «Теория жертвы» произвела на Тиграна сильное впечатление именно тем, что это была теория, что всевозможные комбинации, случающиеся в партии, были точно классифицированы, разложены по полочкам, приведены в стройную систему.
Кроме Нимцовича был еще шахматист, которого Петросян называет своим духовным отцом, — Капабланка. Он покорил Тиграна своим стилем, своими партиями, своими шахматными идеями, бездонно-глубокими и прозрачно-ясными, как воды горного озера. Вот уж где все было логично! В каждой партии Капабланка словно строил некое сооружение — сначала фундамент, потом стены, крыша, внутренняя отделка. И все, все у него было хорошо — основательный фундамент, прочные стены, изящная отделка.
Было еще одно обстоятельство, которое усугубляло пристрастие Тиграна к партиям Капабланки. Арчил Эбралидзе, у которого позже стал заниматься Тигран во Дворце пионеров, был шахматистом строгого, даже педантичного позиционного стиля. Он беззаветно любил шахматы и в шахматах любил Капабланку.