Загадка улицы Блан-Манто
Шрифт:
— Я этого не знаю, сударь, — ответила девушка, не решаясь более называть его по имени. — Я очнулась в той самой комнате, где вы меня нашли. У меня сильно кружилась голова, все тело ныло. Полетта хотела заставить меня заниматься ее бесчестным ремеслом. Затем явилась та девица и тоже стала убеждать меня смириться. А когда я расплакалась, она прониклась ко мне жалостью, и я решила подкупить ее. Собственно, я ничем не рисковала. Если бы она отказала, мое положение вряд ли бы ухудшилось, а в случае согласия у меня появлялась надежда на освобождение.
— В какой день вас похитили?
— Точно не могу вспомнить.
— Прекрасно помню. Еще вопрос: не оставлял ли вам отец какой-нибудь записки?
— Вы копались в моих вещах! — возмущенно воскликнула она. — По какому праву?
— Не только в ваших вещах. Мы произвели обыск во всем доме. И, судя по вашему возмущению, вы действительно получили некое письмо. Мне очень важны подробности, поэтому продолжайте.
— Да, я получила записку. Смысл ее я не поняла, да и вы вряд ли его поймете. Когда я в последний раз видела отца накануне его исчезновения, он незаметно сунул ее мне в руку. А вы что-нибудь узнали о моем отце?
— Вы помните содержание записки?
— Там всего одна строчка. Кажется, в ней говорилось о чем-то, что надо отдать королю. Но я не знаю, на что отец намекал, велев мне сохранить эту записку. Я положила ее в ящик и забыла о ней. Вы засыпали меня вопросами, сударь. Но скажите, что с моим отцом?
Николя показалось, что она вот-вот затопает ногами, как малое дитя. Ему стало жаль ее. Собственно, у него нет причин скрывать от нее истину. Подозревать ее пока не в чем, а две свидетельницы, Полетта и Сатин, подтверждают ее показания.
— Мадемуазель, соберите все ваше мужество…
— Собрать все мужество? — переспросила она, выпрямляясь. — Неужели вы хотите сказать, что…
— Увы, я в отчаянии, ибо должен сообщить вам, что отец ваш мертв.
Чтобы не закричать, она принялась кусать кулаки.
— Это Декарт! Это он! Я же вам говорила. Она его заставила. Господи, что же мне теперь делать?
— Откуда вы знаете, что его убили?
— Она с ним об этом говорила.
Девушка разрыдалась. Протянув ей носовой платок, Николя принялся успокаивать ее.
— Вы ошибаетесь, — проговорил он. — Декарт тоже умер, убит. Как и ваш отец.
— Значит, это доктор Семакгюс.
— Почему вы его назвали?
— Потому что он тоже любовник моей мачехи. Он всегда был неравнодушен к ее прелестям.
— А может, ваша мачеха сама это сделала?
— Она слишком хитра, чтобы компрометировать себя.
Мари плакала, и он не знал, как ее успокоить. Наконец он решил прибегнуть к крайнему средству. Накинув на плечи девушки свой редингот, он обнял ее и привлек к себе. Тотчас перестав плакать, Мари положила голову к нему на плечо. Боясь пошевелиться, он застыл в неудобной позе и оставался в ней до тех пор, пока карета не въехала под своды Шатле.
Николя поручил Бурдо взять показания у Полетты и Мари Ларден. До завершения расследования содержательнице «Коронованного дельфина» предстояло провести время в секретной камере. Сатин разрешили вернуться домой, взяв с нее обещание хранить молчание о случившемся. Мари Ларден до завершения расследования решили отправить в монастырь.
Бурдо предложил отвезти ее в монастырь англичанок [54] в предместье Сент-Антуан, настоятельница которого являлась его хорошей знакомой. Затем он спросил у начальника, чем тот намерен заняться. Многозначительно усмехнувшись, Николя сообщил, что намерен отправиться домой, лечь на кровать и плевать в потолок, размышляя о бренности всего земного. Впрочем, время позднее, а так как в доме, где он имеет честь квартироваться, живут по строго заведенному порядку, у него имеется шанс получить ужин, ибо, если говорить честно, он зверски голоден. Еще Николя надеялся перевязать плечо и справиться о здоровье господина де Ноблекура.
54
Монастырь в предместье Сент-Антуан, на улице Шарантон, где воспитывались знатные девушки-иностранки (примеч. автора).
Притворяясь беззаботным, Николя хотел разыграть Бурдо. У него это получалось редко, но когда розыгрыш удавался, он испытывал величайшее наслаждение. На самом деле он хотел вернуться на улицу Монмартр, чтобы еще раз перебрать в уме все этапы своего расследования. Истинное значение некоторых фактов по-прежнему ускользало от него. Чувствуя настоятельную потребность избавиться от жуткого впечатления, произведенного на него гибелью Моваля, он надеялся, что тепло домашнего очага, согревавшее его в доме Ноблекура, поможет ему прогнать зловещие видения. Поэтому, несмотря на зверский голод, он не смотрел в сторону рестораций, где за деньги всегда готовы накормить одинокого голодного парижанина. Он шел домой спокойно выспаться и без помех поразмышлять.
На улице совсем стемнело, когда он, наконец, вошел в ворота дома магистрата. Во дворе, несмотря на мороз, приятно пахло горячим хлебом. Зайдя на кухню, он с удивлением увидел за столом Марион и Пуатвена. Оба о чем-то оживленно беседовали. Над большой кастрюлей на плите вился пар: под крышкой что-то тушилось. Уютная, поистине семейная картина проливала бальзам на его истерзанную душу. Аромат, исходивший из кастрюли, приятно щекотал ноздри. Он с радостью подумал, что его ждали и встречали как блудного сына из Писания. Господин де Ноблекур все еще страдал подагрой, однако при каждом удобном случае не забывал спросить, не вернулся ли его жилец. Ему очень хотелось повидать Николя.
Захватив большой кувшин с горячей водой, Николя по черной лестнице поднялся к себе. Прежде чем явиться к прокурору, он решил привести себя в порядок и перевязать плечо. В его отсутствие посланец мэтра Вашона принес роскошный зеленый фрак, и Николя даже замер, любуясь сверкавшим при свете свечей его серебристым шитьем.
Когда он наконец вошел в библиотеку, достойный Сирюс приветствовал его веселым лаем и радостными прыжками. Хозяин дома сидел в кресле; его правая нога, обернутая ватой, возлежала на покрытом ковром пуфе. Ноблекур читал, и чтобы повернуться к Николя, ему пришлось сделать немалое усилие.