Загадка XIV века
Шрифт:
Диспенсер был воинственным человеком. Уолсингем описывал епископа как «молодого, необузданного и дерзкого… не обогащенного ни знаниями, ни благоразумием, не умеющего дарить и сохранять дружбу». К тому моменту он собрал достаточно денег и армию численностью около пяти тысяч человек, но его предполагаемые союзники в Генте были, к несчастью, разгромлены. Диспенсеру, однако, удалось после высадки в Кале быстро захватить Гравлен, Дюнкерк и Бурбур на фламандском побережье. Осада Ипра провалилась, и тогда он обратил внимание на Пикардию, которую в качестве главнокомандующего защищал де Куси. Диспенсер отступил без борьбы, когда половина армии под руководством ветерана, сэра Хью Калвли, отказалась следовать за ним. Преимущество было за многочисленным французским войском, и Диспенсер поспешно заперся в Бурбуре, а Калвли ушел в Кале. «Клянусь, — с отвращением сказал ветеран, — мы совершили самый постыдный поход, такого безобразия Англия еще не знала. Нориджский епископ решил полетать, прежде чем отрастил крылья».
В августе огромная французская армия приступила к осаде Бурбура, развлекая друг друга турнирами и празднествами, навещая чужеземных рыцарей и соперничая с ними в роскоши и храбрости, дабы «воздать хвалу древнему рыцарству». Во всех этих забавах де Куси «преизрядно отличился», особенно он блистал в искусстве верховой езды. Сидя на прекрасной лошади и ведя за собой несколько других, облаченных в попоны с геральдическими отличиями его рода, он демонстрировал изящную манеру езды к восторгу всех, кто его видел и радушно приветствовал. Четыре месяца прошли в приятной атмосфере, разительно отличавшейся от той, что сложилась годом ранее, когда рыцари воевали против восставшего народа. Французы не стремились к штурму, но при приближении зимы довели эту историю до конца, чему поспособствовал герцог Бретани. Диспенсера за выкуп с позором отправили домой. Военная слава Англии, и без того уже подмоченная, оказалась растоптанной, и моралисты немедленно обрушились с нападками на воинов, «творящих несправедливость». «Длань Божия против них, — вещал Томас Бринтон, епископ Рочестера, — потому что их рука против Бога».
Хотя противники не могли этого знать, вторжение Диспенсера оказалось последним в столетии, пусть и не в Столетней войне. Сражения так и не состоялось, но Англия с Францией не сумели прийти к соглашению. После осады Бурбура начались, как обычно, переговоры, но ничего лучше девятимесячного перемирия не придумали, — и подписали договор в январе 1384 года. На сей раз де Куси не было среди переговорщиков, поскольку он был занят «частной» войной на благо своего будущего родственника, герцога де Бара, ставшего впоследствии свекром его дочери. Тот очень кстати заплатил Ангеррану двести тысяч франков на покрытие расходов. Бракосочетание Марии с Анри де Баром отпраздновали в ноябре.
Все это время герцогиня Анжуйская и канцлер ее мужа, Жан ле Февр, умоляли королевский совет оказать герцогу обещанную помощь. Положение герцога Анжуйского было серьезнее, чем когда-либо, потому что некий аристократ ограбил его на сумму от восьмидесяти до ста тысяч франков, собранных для герцога женой (или, по другим источникам, занятых у Висконти). Грабителем, который десять лет спустя совершит еще одно преступление, получившее исторические последствия, был Пьер де Краон, рыцарь благородного происхождения и обладатель больших поместий: он сопровождал Анжуйского в Италию. Герцог послал его за деньгами, а Краон вернулся в Венецию, где растратил большую часть средств на экстравагантные увеселения, азартные игры и кутежи; похоже, он хотел показать себя человеком не скупее господина, интересы которого представлял. Оставшиеся деньги он прибрал себе и к герцогу не вернулся.
Подобное преступление против сюзерена кажется почти невероятным, если только к этому не приложил руку кто-то, заинтересованный в неудаче герцога Анжуйского и обладавший полномочиями, которые помогли бы защитить Краона от преследования. Таким человеком мог быть только герцог Бургундский, но маловероятно, что он пошел бы на подобное ради погибели своего брата. Тем не менее, когда Краон вернулся во Францию, он избежал наказания благодаря протекции герцога Бургундского, чьей супруге приходился родственником.
Честь Франции в глазах короля и совета нельзя было опозорить поражением герцога Анжуйского — ведь это означало доставить несказанное удовольствие папе Урбану. Весной 1384 года заключили перемирие с Англией; после смерти тестя герцог Бургундский вступил во владение Фландрией, и де Куси наконец-то выступил в поход ради спасения герцога Анжуйского. Спасать самого Анжуйского было поздно, но де Куси был не из тех людей, что собираются в полет, не отрастив крылья. В дуэли оружия и мозгов он проявил находчивость, ответственность, талант и магическую способность оставаться невредимым в окружающем хаосе.
В мае, перед выступлением, как и ранее перед швейцарской кампанией, де Куси заказал ежедневную мессу за себя и за своих соратников, на сей раз в аббатстве Святого Медарда возле Суассона. Корона выделила ему семьдесят восемь тысяч франков, восемь тысяч из которых подлежали возмещению папой. Еще четыре тысячи франков де Куси получил в качестве компенсации за невыплату обещанных ему денег в предыдущем году. Он собрал армию в тысячу пятьсот копий, численностью, вместе с пехотинцами и лучниками, около девяти тысяч человек. Милон де Дорман, бывший канцлер, очень хотел пойти с ним еще в прошлом году, и теперь он присоединился к де Куси вместе с отрядом в двести копий. Ядро армии составляли наемники, частично набранные в Авиньоне, куда де Куси ездил для переговоров с Климентом.
В июле он перешел через Альпы по перевалу Мон-Сени, намереваясь заключить брак по доверенности между сыном герцога Анжуйского и дочерью Бернабо. Бернабо пригласил его письмом в Милан вместе с двумястами высокородными рыцарями, число которых де Куси то ли из-за бахвальства, то ли из осторожности увеличил до шестисот. Бернабо радостно их приветствовал у ворот, и они вместе въехали в город, «но людей было так много, что мост сломался». Похоже, это был единственный промах ( faux-pas) де Куси, но он не помешал пышным церемониям и дождю подарков, обрушивавшемуся на французов на протяжении всего пребывания в Милане.
Эти две недели не были слишком долгим сроком для прокладывания маршрута в запутанном лабиринте соперничавших городов и партий Италии. Взаимоотношения Венеции, Генуи, Пьемонта, Флоренции и разнообразных правителей и сообществ северной Италии постоянно менялись. Едва одна партия объединялась с другой и ради сиюминутной выгоды выступала против третьей, все альянсы и политические разногласия оборачивались сменой партнеров, словно в танце «треченто». Венеция враждовала с Генуей, Милан настраивал один город против другого и враждовал с Флоренцией, а несколько провинций Пьемонта и Флоренции конфликтовали со своими соседями — Сиеной, Пизой и Луккой — и формировали союзы против Милана; папская же политика сводилась к сдерживанию этой «аморфной массы».
Первой опасностью для Ангеррана была взаимная ревность между Бернабо и его меланхоличным племянником Джан-Галеаццо, правившим в Павии с 1378 года после смерти отца. Скрытный и обманчиво мягкий, Джан-Галеаццо пользовался репутацией человека робкого; тем не менее характер у него был таким же твердым и непреклонным, как и у Бернабо. Впоследствии, когда его узнали получше, Франческо Каррара, правитель Падуи, сказал о нем так: «Я знаю Джан-Галеаццо. Ни слава, ни жалость, ни клятва ни разу не склонили его на бескорыстный поступок. Если он когда-либо и делает что-то хорошее, то не по моральным побуждениям, а только потому, что это совпадает с его интересом. Добро для него, как и ненависть или гнев, — предмет расчетов». Мнение Каррары было недружелюбным, но нельзя сказать, что необъективным; характер, приписываемый Джан-Галеаццо, спустя сто с лишним лет возродился в государе Макиавелли.