Загадка XIV века
Шрифт:
О браке Изабо с Карлом VI впервые было объявлено, когда ее дядя, герцог Фридрих, приехал поучаствовать в забавах французских рыцарей — осаде Бурбура. Он узнал об условии, выдвинутом королем Франции — предполагаемая невеста должна полностью раздеться, чтобы придворные дамы осмотрели ее и решили, сформировалась ли она для вынашивания детей. Предложение было с негодованием отклонено. Что, если ее отправят обратно? Герцог Стефан отверг предложенную корону. На альянсе, однако, тактично настаивали его дядя, правитель Голландии Альберт Баварский, и герцог Бургундский, уже совершившие двойное бракосочетание своих сыновей и дочерей. Согласие Стефана удалось получить после того, как Изабо решили послать во Францию под предлогом паломничества, хотя Стефан предупредил брата, который должен был ее сопровождать: мол, если он ее вернет, «в моем лице ты обретешь самого главного врага».
Слухи о запланированном браке достигли Милана и спровоцировали сенсационный «дворцовый переворот века» — спокойный и вроде бы не интересующийся политикой племянник Бернабо Джан-Галеаццо сверг своего дядю. Матримониальная политика дядюшки нарушала независимость Джан-Галеаццо из-за привычки Бернабо, не советуясь с племянником, раздавать в качестве приданого земли или доходы с этих земель, на которые Галеаццо имел одинаковые права с дядей. Перспектива вступления внучки Бернабо на французский трон, а дочери Бернабо Лючии — на трон Неаполя грозила Джан-Галеаццо утратой французской поддержки. Герцогиня Анжуйская, постоянно подстрекавшая французских родственников к очередной попытке отвоевания неаполитанской короны, сумела добиться осторожного обещания в свою пользу и послала за Лючией для заключения брака с ее сыном по доверенности. Все эти обстоятельства и заставили Джан-Галеаццо действовать.
В мае 1385 года он послал своему дяде записку, в которой сообщал, что собирается осуществить паломничество в монастырь Мадонна-дель-Монте, возле озера Лаго-Маджоре, и будет рад встретиться с ним в окрестностях Милана. Его предложение выглядело вполне естественным, поскольку Джан-Галеаццо, хотя и «не слишком высокого ума, в мирских делах был весьма расторопен»: человеком он был очень набожным, носил четки, и, куда бы он ни шел, его сопровождали монахи. Все знали, что Галеаццо склонен к покаянию и паломничеству. К тому же он весьма доверял астрологам и советовался с ними перед принятием решений — однажды отказался от дипломатической беседы, поскольку для нее был выбран неблагоприятный момент. Галеаццо писал одному своему корреспонденту: «Я советуюсь с астрологами во всех своих делах». Эти наклонности и страх перед дядей, проявившиеся в том, что он увеличил свою охрану вдвое и отдавал на пробу всю пищу, вызывали у Бернабо презрение к племяннику. Когда некий придворный заподозрил Джан-Галеаццо в злом умысле и предупредил Бернабо о возможном заговоре, тот лишь фыркнул: «Ты ничего не понимаешь. Мне ли не знать своего племянника?!» Семидесятишестилетний тиран, всю жизнь запугивавший людей, был слишком самоуверен и беспечен. Именно на этом и строился план Джан-Галеаццо.
С двумя сыновьями, но без охраны, Бернабо выехал за ворота. Джан-Галеаццо же прибыл с большой охраной. Он спешился, обнял дядю и, крепко прижав к себе, выкрикнул по-немецки команду, после чего один из его вояк, кондотьер Якопо дель Верме, срезал с Бернабо пояс с мечом, а другой охранник с криком: «Ты наш пленник!» выхватил у него жезл власти и взял тирана под стражу. Отряд Джан-Галеаццо тотчас ворвался в Милан и занял в городе все важные позиции. Поскольку Галеаццо проводил в Павии разумную политику, население решило, что избавилось от тирана. Они приветствовали его как освободителя возгласами: «Да здравствует граф!» ( «Viva il Conte!») и «Долой налоги!». Чтобы смягчить впечатление от своего переворота, Джан-Галеаццо позволил толпе разграбить дворец Бернабо и сжечь налоговые книги. В качестве первого шага новой власти он снизил налоги, погасив разницу из золотых запасов Бернабо. Для подтверждения своей легитимности или ее подобия он созвал большой совет, который официально передал ему владения Висконти, после чего Галеаццо разослал перечень преступлений Бернабо правителям всех государств.
В Милане теперь остался всего один правитель, власть которого со временем только усиливалась. Сыновья Бернабо были нейтрализованы: одному дали пожизненное заключение, другого, ввиду его ничтожности, проигнорировали, а третьему, самому младшему, пожаловали пожизненный пенсион. Города Ломбардии на переворот никак не отреагировали, а тирана заперли в крепости Треццо, где в декабре того же года он и скончался, предположительно отравленный по приказу узурпатора. Покойного с почетом похоронили в Милане и установили в его честь конную статую, как того и хотел Бернабо.
Падение современного Тарквиния изумило мир, эхо этого события дошло до «Кентерберийских рассказов», о нем упомянуто в «Рассказе монаха» — «Твой бег к вершине власти завершен / двойным сородичем (тебе ведь он / был и племянником и зятем вместе), / в узилище ты тайно умерщвлен, / как и зачем не знаю я по чести». Важным последствием этого события было и то, что в пустом и безжалостном, как выяснилось позднее, сердце Изабо Баварской поселилось желание отомстить Джан-Галеаццо, лишившему власти, а может, и убившему деда, которого она, впрочем, никогда не знала. Поскольку узурпатор был одной из главных фигур Европы, а она — королевой Франции, результаты оказались серьезными и имели далекие последствия.
Семнадцатилетний Карл VI был страстным, непостоянным юношей, участвовал в девяти боях турнира, посвященного двойному бургундскому бракосочетанию. Его воинственный дух подстегивали дяди, желавшие войны в собственных интересах. Физически природа, казалось, была щедра к Карлу. Выше среднего роста, крепкий, со светлыми до плеч волосами, он был искренним, энергичным, грациозным, великодушным, раздавал всем и каждому от щедрот своих, однако ему недоставало твердости и серьезности. Рассказывают, что во время охоты, когда ему было тринадцать, Карл подстрелил оленя, на золотом ошейнике которого старинными буквами была выгравирована надпись: «Цезарь мне сие даровал» ( «Caesar hoc mihi donavit»). Королю сказали, что олень, должно быть, жил в лесу со времен Юлия Цезаря или какого-либо другого римского императора. Мальчик пришел в восторг и приказал выгравировать оленя с ошейником на всей королевской посуде и на других предметах. Амурные дела воспламеняли его столь же сильно. По словам монаха из Сен-Дени, он был «жертвой плотского аппетита», но быстро разочаровывался. В здоровом теле трепетал нестабильный дух. Его мать, королева Жанна, в 1373 году переживала приступы безумия. Своей дурной наследственности он был обязан родственным бракам; кстати, все его сестры, кроме одной, умерли, не достигнув совершеннолетия.
В апреле 1385 года в Камбре состоялось двойное бракосочетание сына и дочери герцога Бургундского. Филипп был человек с большими претензиями и хотел, чтобы церемония превзошла все, совершавшиеся до тех пор. Он занял драгоценности у Карла VI, привез из Парижа гобелены и лошадей, приказал сшить ливреи из красного и зеленого бархата (два самых дорогих цвета), нарядил дам в платья из золотой парчи и приготовил для турнира тысячу копий. Оба папы выдали соглашения на браки, поскольку те позволяли «перекинуть мост через пропасть схизмы». Все пять дней празднеств раздавали подарки, их стоимость в два раза превысила стоимость нарядов. На праздник затратили сто двенадцать тысяч ливров, что равнялось одной четверти доходов фламандско-бургундского государства, и это в эпоху нарастающих социальных конфликтов и острой нужды.
Изабо приехала во Францию в июле, пройдя краткосрочное обучение при дворе Виттельсбахов — ее наставляли во французском этикете, флирте и умении правильно одеваться. Встреча с Карлом состоялась в Амьене, куда французский двор переехал в связи с возобновлением войны во Франции. Король в сильном волнении явился в Амьен 13 июля, в тот же день, что и приехавший из Авиньона де Куси. Ангерран спешил сообщить новость, услышанную от папы, хотя в чем состояла эта новость, не сообщается. Карл не спал, нервничал и то и дело спрашивал: «Когда я увижу ее?», а когда увидел, тотчас влюбился и с восхищением смотрел на баварскую принцессу. Карла спросили, станет ли она королевой Франции, и он ответил с уверенностью: «Ну, разумеется, да!»
Изабо не понимала ничего из того, что ей говорили, поскольку из уроков французского почти ничего не вынесла, запомнила лишь несколько слов, которые произносила с жутким баварским акцентом. Тем не менее манеры девушки были исполнены очарования, а нетерпение Карла было столь велико, что с бракосочетанием поспешили, и оно состоялось 17 июля под аккомпанемент шуток о горячей молодой паре. «И если бы они признались, — заметил Фруассар, — что провели эту ночь в наслаждениях, то никто бы в том не усомнился». Вряд ли столь страстная любовь приводила когда-либо к такому печальному концу — к сумасшествию, разгулу и ненависти.