Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев

Ножникова Зоя

Их дома большей частью низки и построены в два-три этажа. Внутри у них большой и широкий очаг, которым они пользуются вместо печки для обогревания и стряпни. Это относится только к простым людям, а печей у них нет. В каждом доме у них каморки и чуланы, устроенные прямо в земле; а для стряпни они не применяют глиняных горшков, а одни только котлы, сделанные из меди или железа; горшки являются их лучшей утварью; обычно пользуются четырехугольными деревянными тарелками».

* * *

Даже Мейерберг,как бы сквозь зубы, одобрил русские дома:

«Дом для нашего помещения отведен был довольно просторный и каменный, а это редкость в Москве, потому что большинство москвитян живет в деревянных. Только несколько

лет назад многие из них стали строить себе дома из кирпича, либо по тщеславию, либо для того, чтобы безопаснее жить в них от очень частых пожаров. Со всем тем строят себе спальни из сосновых бревен, а для связи прошивают их мхом, говоря, что известка всегда имеет вредное свойство для здоровья, что и правда. Тамошние зимние холода имеют такую пронзительную силу, что пробираются сквозь самые толстые каменные стены вместе с сыростью и, замораживая ее, покрывают снеговою корой: это видал я много раз сам».

^{Посольский дар царю Михаилу Федоровичу}

* * *

Послы и их свита в ожидании приема в Кремле не могли пользоваться свободой передвижения по городу, но они могли на досуге изучать то, что было им доступно: внутренность жилищ и еду. Досуг часто тяготил, однако его можно было использовать для отдыха после долгой и тяжелой дороги, для обдумывания речей, которые вскоре предстояло произносить перед лицом русского владыки, для разбора громоздкого багажа и подарков. Это было тонким делом, и посольские не всегда с ним справлялись.

Витсен,например, писал:

«Приставы пришли с приказом его Царского Величества, чтобы им показали все подарки, что и было сделано. Они все открыли и тщательно просмотрели, очень внимательно пробовали все съедобное и справлялись о свойствах и питательности. Аккуратно запакованные шелковые мешочки пришлось развязать. Серебро они взвешивали, и так как у нас больше внимания обращали на искусство изделия, чем на его вес, то было сделано много замечаний о легком весе множества вещей; русский не ценит искусство и смотрит только на стоимость. О серебряном жемчужном ларчике они сказали:

— Полагается, чтобы он был наполнен драгоценностями.

То же и о других пустых ларцах; умалили они и ценность узкой золотой парчи. Да, они рассматривали все так тщательно, что даже проверили пробу серебра. Пряности им, правда, понравились, но, когда мы сказали, что они привезены из Ост-Индии, кто-то спросил, какая это страна, как далеко от России и как туда попасть, удивились, когда им сказали, что на корабле. Когда все потрогали пальцами и ощупали так, как даже самые осторожные купцы не осматривают товар, тогда все подарки были унесены в одну комнату, ее опечатали посольской печатью и поставили своих караульных, которым под угрозой телесного наказания было приказано не осквернять печати; офицеры всякий раз показывали ее вновь прибывшим часовым. Теперь они рассказывали нам о себе, каждый о своем почетном титуле и положении, о значении своей персоны, желая подчеркнуть тем самым милость царя, направившего к нам столь знатных людей. Когда русский пристав узнал, что у нас сдохла одна лошадь, он сказал, что по милости царя здесь продаются дешевые лошади, и что мы можем купить другую. Лакированные ларчики они приняли за стеклянные; сказали, что все вещи из меди должны были быть из золота, а все оловянные — из серебра, включая даже и замки. О фарфоровых чашках сказали: это глина, у нас-де ценится дешево. Об инкрустированном столе сказали — это дерево.

Наши купцы в тот же день сказали нам, что не подобает и не полагается, чтобы дары показывали приставам; но дело было уже сделано. Еще они сказали, что наши подарки проветриваются, чтобы ветер выдул из них воздух чумы, именно поэтому нас так долго не выпускают со

двора и строго охраняют.

Русские, держа нас как бы вроде заключенных, все время расспрашивали то одного, то другого, почему мы не надеваем наши лучшие одежды, и тихо добавляли: это было бы приятно царю, если мы поносим их или проветрим. Они все еще боялись чумы, как это было и в отношении подарков. Мы ответили, что все это уже давно сделано, но если нас будут еще долго держать в помещении, то мы должны будем снова запаковать наши одежды, так как они портятся от пыли. Но они серьезно попросили этого не делать, надеясь, что вскоре нам будет оказана милость увидеть ясные очи царя. Им было очень приятно, что мы сами проявили такую заботу о его Величестве, вывесив проветривать наши одежды. А если посол соскучился, что так долго должен оставаться дома, то они напомнили, что английский посол должен был оставаться дома три недели, прежде чем его приняли».

* * *

Барон прекрасно помнил, что вынужденное ожидание трудно было переносить терпеливо. Да, доехали иностранцы до конца пути, перевели дух, возблагодарили Господа Всемогущего и Покровителя путников за благополучное прибытие, выпили с дороги что Бог послал, разложили своими руками по углам самый важный багаж, — остальное разложат секретари и слуги, — и пока это все. Нельзя выйти в город хотя бы размять ноги и оглядеться: русские не допускали свободных прогулок до аудиенции посла у государя. До вручения верительных грамот посол — еще не полноправный посол. Он только гость и должен, по мнению русских, беспрекословно следовать их собственным, русским, правилам.

Пришли по дороге чрез ворота телохранителей в дом царский.

Глава 4

Любое ожидание рано или поздно заканчивается, и вот начали послы вспоминать, как шли они в дом царский.

Аудиенция, данная австрийцам

Сигизмунд Герберштейнписал о приеме у Василия III1-го мая 1517 года:

«Отдохнув два дня в гостинице, мы спросили у наших приставов, в какой день государь примет и выслушает нас.

— Когда пожелаете, — отвечают они. — Мы доложим советникам господина.

Мы вскоре попросили об этом. Нам был назначен срок, но перенесен на другой день. Накануне же этого дня явился сам пристав, говоря:

— Советники нашего господина поручили мне известить тебя, что завтра ты отправишься к нашему государю.

^{Великий посол — Сигизмунд Герберштейн}

Всякий раз, как они звали нас, при них были толмачи. В тот же вечер возвращается толмач и говорит:

— Приготовься, так как тебя призовут пред очи господина.

Он пришел и утром 1-го мая, снова напоминая:

— Сегодня будешь пред очами господина. Потом, по прошествии едва четверти часа, являются еще и приставы каждого из нас со словами:

— Вот-вот прибудут за вами большие люди, и потому вам надлежит собраться в одном доме.

Как только я пришел к цесарскому послу, тотчас примчался толмач и говорит, что вот-де прибыли большие люди, к тому же именитые мужи государевы, которые должны сопроводить нас во дворец. Это были некто князь Василий Ярославский, друг и кровный родственник великого князя, а другой — один из тех, кто встречал нас от имени государя, и еще один именитый муж; их сопровождало множество знати. Между тем наши приставы внушали нам, чтобы мы оказали честь этим большим людям и вышли им навстречу. Мы отвечали, что знаем лежащие на нас обязанности и соответственно поступим и сумеем их почтить.