Загадочная пленница Карибов
Шрифт:
Я работал как проклятый, день и ночь. Работа помогала избыть боль… или хотя бы забыть, пусть на несколько часов. Ктико продолжал часто навещать меня, и я стал отдавать ему свое оружие, чтобы они продавали его. Сам же я с того самого дня больше не хотел иметь ничего общего с гнусным миром за стенами своего дома.
— И все-таки ты помог нам.
— А как же иначе? Да от вас и не исходило никакой опасности — наоборот, вы лежали в той лодке как мертвые. А Том выл и вилял хвостом. Я даже не сразу сообразил, что кто-то из вас мог еще выжить. Ну вот, по крайней мере я рад, что вы спаслись. С тех пор как вы здесь, все по-другому. Ко мне вернулась радость жизни. Солнечный свет, прозрачный воздух, голоса зверей — я все чувствую так остро, как будто только что родился.
Феба нежно прижала его к себе:
— Вот и хорошо, что вернулась, Хаф, очень хорошо!
Хаф сглотнул:
— Мне бы хотелось, чтобы вы остались со мной навсегда. Только с вами я понял, как пусто жил последние годы. Да нет, знаю, знаю, что вам придется уйти. Витус рассказал мне, что должен найти Арлетту, свою большую любовь, где-то севернее Кубы, на острове Роанок. Но я подумал, может, ты… э-э… Ну я подумал, может, спрошу тебя… Хм… Ну, может, ты бы…
Феба отпустила его плечи и посмотрела ему прямо в глаза:
— И поэтому ты принес мне цветы, да?
Хаф залился краской:
— Так ты увидела? Ну раз уж так… все равно… Да. — Он церемонно вытащил из-под фартука пучок цветов, который завял и растрепался еще больше:
— Я прошу тебя остаться, — едва слышно прошептал он, уставившись в какую-то невидимую точку на стене. — Мне показалось, тебе здесь хорошо. Ты любишь животных, а они любят тебя. И я… и мне ты тоже нравишься… и… — Он торопливо добавил: — Все честь по чести, конечно. Я понимаю, что я уже старый человек, но я еще крепкий, если ты понимаешь, о чем я… Со мной еще могут помериться многие молодые… и в кузнице я смогу работать еще много лет. У тебя здесь будет хорошая жизнь, и еда, и забота… и… вообще. А это орхидеи, да, я специально ходил за ними в лес. Конечно, они еще не такие крупные, сезон дождей еще не начался… Это будет в апреле. А когда здесь идет дождь, то цветы прямо ковром, понимаешь? Я тебе новых соберу… если согласишься остаться… Ну что скажешь?
Феба приняла увядший букет, закрыла глаза и понюхала цветы. Несмотря на потрепанный вид, пахли орхидеи умопомрачительно.
— Ты кавалер, Хаф, клянусь костями моей матери, настоящий кавалер…
Подъемные блоки тяжело охнули, когда Хаф и Хьюитт потянули за веревки, чтобы приподнять поврежденный колокол. Кузнец долго размышлял, как лучше всего взяться за дело, и в конце концов пришел к заключению, что есть только одна-единственная возможность: приподнять колокол за венец, опрокинуть, а потом уже подтащить его краем с трещиной в огонь горна. В то же время следует нагреть до нужной температуры подходящий кусок бронзы и подогнать его методом кузнечной сварки к нужному месту. Вся же сложность, кроме веса колокола, конечно, была в том, что состав его сплава не известен. Доля олова при литье обычно колебалась между двадцатью и двадцатью двумя процентами, ну и, соответственно, оставшиеся проценты приходились на медь. Однако вроде бы такая сравнительно малая разница имела крайне важное значение. Потому-то Хаф и посвятил столько времени изучению сплава в его холодном состоянии. Он ощупывал колокол, постукивал по нему, прислушивался, как будто таким образом мог установить состав сплава, даже соскреб напильником немного стружки, чтобы исследовать ее отдельно. И все-таки сомнения оставались. Даже после того, как кузнец пришел к решению использовать для заплатки кусок бронзы с содержанием олова двадцать один процент.
Хаф посмотрел наверх, где большое колесо блока двигалось посередине им самим сконструированного подъемника.
— Поднимем еще чуть-чуть, прежде чем наклонять. У тебя там блок готов? — спросил он Хьюитта.
— Готов. Крутится свободно.
Сообща они потянули тяжелый колокол к горну. По знаку Хафа Хьюитт запустил второй подъемник. Медленно, почти неохотно колокол начал крениться к огню. И тут случилось непредвиденное.
С ужасающим визгом, похожим на крик тукана в дремучем лесу, на блоке Хьюитта лопнул трос. Колокол, потерявший переднюю натяжку, закачался, разбил горн, взметнув столп искр, и наружной кромкой сбил Хафа с ног. Потом качнулся назад и снова вперед, назад, вперед… Спокойно и величаво, словно ему все нипочем.
Хаф, против своего обыкновения, изверг сочное ругательство. Он лежал посреди кучи углей и развороченных камней и пялился на нависающую над ним махину. Хайло с тяжелым языком было прямо над ним.
— Хьюитт, с тобой все в порядке?
— Да, Хаф. — Хьюитт успел отскочить в недосягаемое для колокола место.
— Ну слава Богу. Со мной вроде тоже.
Хаф хотел подняться и вдруг понял, что не может этого сделать. Правая нога не слушалась. Он глянул на нее и глазам своим не поверил, потому что боли-то никакой не чувствовал. Его голень торчала почти под прямым углом, а под ней быстро натекала лужа крови. Хаф со стоном откинулся назад. И как по команде ударила боль. Она накатывала волнами снизу, прокатывалась через все тело, бушевала и обрушивалась на него с бешеной силой.
— Иди, иди… за Витусом, — проскрипел кузнец.
Но Хьюитт, надежный из надежных, уже умчался.
— Прежде чем вправлять кость, надо остановить кровотечение, — заключил Витус.
Он проследовал к горну и сунул выкованный Хафом шпатель глубоко в пылающие угли. Потом снова повернулся к пострадавшему:
— Как боль, Хаф, отступает?
Тот слабо кивнул. Он лежал на скамье, под головой скатка из его кожаного фартука. Вокруг него царила суета.
Магистр, который затягивал бедро Хафа кожаным ремнем, заметил:
— С полгаллона лучшего испанского бренди любой уже ничего не чувствовал бы.
— Хорошо бы, — вздохнула Феба, стоявшая на коленях у изголовья кузнеца. — Хорошо бы так. Не хочу, чтоб он еще страдал. — Она отирала Хафу пот со лба полотняным лоскутом, выжимала его, снова окунала в миску, услужливо подставленную Энано. — Вот, видишь, опять прохладный платок, а? Сейчас положу тебе на лоб, и все будет хорошо. Так, та-ак, хорошо?
Хаф закрыл глаза, Феба приняла это за согласие.
— Уи, Хаф, — ободряюще пропищал Коротышка. — Сцепи кусалки, скоро снова будешь жихтарить, клянусь Пресвятой Девой.
— Время. Пора оперировать, — коротко бросил Витус и повернулся к Хьюитту, который выдалбливал углубление в большом полене для шины. — У тебя готово?
— Сейчас, еще чуть-чуть.
— Хорошо. Как только приступлю, все должно быть под рукой. — Витус осмотрел освобожденную от штанины голень. Из места перелома все еще сочилась кровь. — Перелом, слава Богу, вроде бы чистый, хоть и открытый. Большая и малая берцовые кости сломались ровно, без осколков. Хуже, что задета артерия, к счастью, не главная. И все-таки кровотечение надо остановить. Магистр и Энано, подержите-ка Хафа так крепко, как можете.
Без долгих слов Витус сделал надрез скальпелем, расширив рану, раздвинул кожу, подкожный слой и мускулатуру — и вот он, кровоточащий сосуд.
— Жаль, что у меня нет раневого крючка, но уж что есть, то есть.
Витус, не останавливаясь, работал дальше. Большим и указательным пальцами еще дальше раздвинул края раны… Хаф дышал глубоко и прерывисто. Его могучие руки вцепились в края скамьи. Чуть погодя Витус пробормотал:
— Я оказался прав, это не главная артерия. — Он отложил скальпель и приподнял сломанную ногу. — Ну вот, кровь почти остановилась. Магистр, держи его ногу в таком положении. Дощечки готовы? — Это уже Хьюитту.