Загадочные края
Шрифт:
– Понял, понял, согласен. Не буду подвергать сомнению наше родство. Думаю, не ошибусь, если предположу, что в тебе отца привлекла твоя наглость.
– Кого хочешь оттолкнёт от тебя твоя грубость, – проворчал Канут. – Разве так положено говорить с сестрой? Пей, Халльфред. Знаешь, Ингрид, когда он пьян, то совсем другой – разговорчивый, весёлый. То ли дело…
– Потому я больше и не собираюсь напиваться, – отрезал Халльфред. – Я не шут, чтоб развлекать общество! А ты пей, если хочешь.
Удивительно, но он и в самом деле слегка повеселел и стал поглядывать на Ингрид с намёком на симпатию. Она же расслабилась. Судя по всему, на деле брат не испытывал к ней каких-либо злых чувств, просто такой вот он по натуре – осторожный, недоверчивый. Может быть, под хмельком он умел потешить окружающих складными беседами, потому его и прозвали Рассказчиком. Но, судя по всему, сам Халльфред был от своего прозвища не в восторге. Странно, но, само похоже, бывают такие люди, которым вовсе не нравится быть душой общества.
Ингрид очень понравился Гранмар, да и Халльфред, если посмотреть, был ничем не плох. Подумаешь, мрачный. Люди бывают разные.
Она смаковала пиво, оставляющее на языке едва заметный привкус дымка, но не того, раздражающего, который тянуло с торфяников на город, а приятного, ароматного. Запах сжигаемых в парке листьев, или, может быть, ольховый дымок коптильни. Она пила и думала, что ей удивительно повезло с семьей.
19
В бальном зале среди колонн, инкрустированных хрусталём на серебряной основе, звучала музыка. Она росла, подобно цветку, щедро рассыпающему свой аромат вокруг себя, и очарование её, отражаясь от стен и потолка, становилось всё больше. Это была сложная композиция из звучания множества инструментов, но их тонкие отдельные ниточки образовывали единое полотно, неповторимое и дивное в своей красоте. И оно, это полотно, искрясь всем богатством своих цветов и оттенков, разворачивалось перед глазами поражённых людей, никогда прежде не переживавших ничего подобного. Их восторг, их преклонение и восхищение придавали силы тем, кто оживил эту мелодию, и они всё играли и играли без конца, не зная усталости. Почти все, кто был в зале, слушали одинаково – от императора до последнего барона. Не так, как могли бы слушать музыку бывшие соотечественники Ингрид – здесь на текучие гармоничные звуки только что не молились.
Кого хочешь приободрит такое отношение.
Ингрид стояла позади всех. Она за свою такую недолгую жизнь слышала мелодии не менее прекрасные, и хотя ей редко случалось внимать столь виртуозному и вдохновенному исполнению, в нюансах она почти не разбиралась и просто слушала. Она смотрела так, словно была здесь совсем ни при чём, словно не она, приведя сюда этих музыкантов, подарила (косвенно, конечно) слушателям эту красоту. Ингрид больше занимала реакция окружающих, в частности государя.
Когда мелодия иссякла, пианист из оркестра (пианино не было, и потому он исполнял обязанности дирижёра) тревожно обернулся к Ингрид. Она подошла к нему, успокаивающе кивая головой, и как могла постаралась убедить, что у людей вокруг просто нет слов, они поражены и очарованы. Импровизированный дирижёр заулыбался. Комплименты любому приятны, особенно человеку искусства.
Император вздохнул, поманил Ингрид пальцем, и с окружающих как будто спало заклятие неподвижности – они зашевелились и заговорили вполголоса, обмениваясь впечатлениями. Гвеснер Гиад же был, казалось, по-прежнему погружён в свои ощущения. Он заговорил с дочерью графа Бергденского не сразу после того, как она поднялась из реверанса.
– Просто прекрасно, – вздохнул он снова. – Не могу даже передать свои чувства. Скажите, это ваши прежние соотечественники, они из того мира, где вы родились?
– Примерно так, ваше величество, – почтительно ответила Ингрид. – Их родина от моей была на другом конце Терры. Мы с трудом понимаем друг друга.
– Вот как? Удивительно. Но играют они просто божественно. Скажите, вы не уступите мне своих музыкантов? Меня беспокоит, что такие люди находятся в рабстве, я считаю, им немедленно следует даровать свободу. После чего их ждёт достойное место в моём дворце. Что скажете, Ингрид?
– Я полностью с вами согласна, ваше величество, и, если позволите, хотела бы в таком случае подарить их вам от чистого сердца.
– Приму с благодарностью. – Император рассмеялся утробным приглушённым смехом. – Дар, достойный дочери графа Бергденского. Но у вас прекрасный вкус, моя сударыня, вы, как я вижу, выбираете лучших музыкантов, лучшие украшения. – Ингрид смущённо прикрыла в глубоком вырезе бриллиантовое ожерелье, бросающее тысячи разноцветных искр на тёмно-синюю парчу. – Даже лучшие платья. Вы имеете большой успех при моём дворе, я уже об этом слышал.
– Вы очень добры, ваше величество.
– Вовсе нет. Я говорю правду. Я рад убедиться в том, что вы очень похожи на свою мать. – Он снова рассмеялся. – Я хорошо помню, как обворожительна была Алклета тридцать лет назад. Она и сейчас прекрасна. Когда-то я даже завидовал Сорглану. – Он испытующе посмотрел на девушку. – Надеюсь, вы задержитесь у меня в гостях?
– Я не знаю планов отца, это будет решать он.
– Разумеется. Вы уж не спешите выходить замуж, Ингрид. Так приятно видеть столь обворожительную девушку свободной. – Он снова рассмеялся.
– Не буду спешить, ваше величество.
Ещё полчаса она потратила на то, чтоб растолковать музыкантам, что теперь с ними будет. Ей далеко не сразу удалось объяснить, насколько завиднее прежнего станет их положение. Она попросила их изобразить всю возможную радость. Играть во дворце императора наверняка было бы для них честью и раньше, когда они не считались чужой собственностью. Теперь же свобода и эта честь давались им в руки без особого труда с их стороны (игра, как уже поняла их бывшая хозяйка, не представлялась музыкантам трудом, это был, скорее, их образ жизни, образ мысли и возможность чувствовать).
Упарившись объясняться с музыкантами, она отошла в сторону, немного растерянная. Внимание и комплименты императора не могли не задеть чувствительную струнку в её душе, но, прежде такая незаметная, она не могла быстро привыкнуть к мысли, что в глазах света стал значима и за счёт родства с графом Бергдена, но за счёт того, что вокруг почему-то посчитали привлекательностью. Не слишком она красива, ну, может быть, кто-то мог решить, что она мила, правильно сложена. Да, красивая одежда, украшения и косметика способны превратить заурядную хорошенькую девушку в произведение искусства, но ведь у Ингрид нет опыта. Или даже того, что имеется пока, хватает? Удивительно…