Загадочные края
Шрифт:
Но в следующее мгновение он вспомнил о старомодных взглядах Сорглана. Пожалуй, предложение взять его единственную дочь в любовницы может оскорбить графа, а ссориться с ним не нужно. Нет, не стоит. Да и если Ингрид ему родит мальчика, которого он признает, по северным меркам она многими будет признаваться почти что его женой. Так какой смысл идти на этот шаг? Император ещё подумал. Нет, всё же не стоит. Надо, пожалуй, немного сблизиться с дамой Ингрид и посмотреть, как пойдёт дальше. Может быть, девушка поселится при дворе и захочет петь в столичном храме.
Гвеснер встал с кресла, в котором сидел, и подошёл к дочери графа Бергденского.
– Великолепно, моя дорогая. На вас печать благословения богов, Ингрид, – произнёс он торжественно. – Вы одарены сверх меры, а значит, нам полезно будет чаще слушать ваше пение.
– Вы слишком добры, ваше величество. – Дочь Сорглана машинально присела в реверансе, когда же поднялась, вновь наткнулась на ненавидящий взгляд Сианы, как на острие меча, и поняла, что нажила себе врага.
Этот взгляд потряс её слишком сильно, и даже после бала она никак не могла забыть о нём. Она ворочалась в постели, силясь заснуть, но в голову лезли всякие малоприятные мысли. Она думала сначала о Сиане и о том, как та красива, как хорошо, со вкусом одета, как хорошо на её голове смотрелась бы корона, стань она женой императора, а потом о себе, о своём муже, который, должно быть, уже успел истлеть в земле. Нет, она не поверит в это, по крайней мере пока ей не покажут его могилу. А могилу ей не покажут, потому что, даже если его зарыли, то наверняка как попало. А мёртвым она тем более не могла его представить. Она слишком хорошо помнила его живым.
Ингрид представляла себе его голос, его фигуру. Теперь ему было бы уже двадцать шесть, а ещё скоро его день рождения. Будет двадцать семь. Нельзя представить себе, что он изменился. Она вспоминала множество мелочей, связанных с ним – как он резким движением головы отбрасывал назад волосы, как спокойно и даже холодно, едва улыбаясь, сделал ей предложение – он всегда был очень сдержан – как медленно, неторопливо обдумывал каждое слово, когда говорил. Он был особенным, а для неё – самым лучшим. Главное же состояло в том, что он любил её – так, как никто никогда не любил, как редко кто умеет. Он умел любить глубоко, полно, абсолютно преданно, но при этом с неизменным чувством собственного достоинства. Она очень уважала его, пожалуй, даже больше, чем любила. Но и любила больше, чем какого-либо иного мужчину в мире. Только с ним она умела быть по-настоящему счастливой.
Ингрид вспоминала его и плакала, даже не замечая, что плачет. Заснуть она смогла только под утро, даже не заметив, что заснула, и проснулась, не заметив, что спала, потому что нисколько не отдохнула, голова нещадно болела, а глаза слипались. И настроение, понятно, было далеко от лучезарного. Когда Ингрид не высыпалась или когда у неё что-то болело, она чувствовала озлобление и сердилась на весь мир, когда же случалось и то, и другое – в особенности.
Эльгинн принесла ей завтрак и непроизвольно вжала голову в плечи, заметив, что госпожа в дурном настроении. Но Ингрид как всегда поблагодарила её за завтрак и принялась заталкивать в себя еду, не обращая ни на что внимания. Горничная вздохнула с облегчением.
– Что намечено на сегодня? – спросила Ингрид, отставляя поднос с недоеденным завтраком.
– Ничего, госпожа. Только вот Канут, ваш брат, велел спросить, не хотите ли вы с ним проехаться в город. Велел спросить вас и передать ему ответ раньше полудня, потому что иначе он уедет сам.
– Передай ему, что я согласна. – Ингрид поморщилась и приложила пальцы к виску. – Сбегай к Валентину и попроси у него для меня анальгин, если он у него есть.
– Конечно.
Ингрид оделась и вышла в гостиную. Канут уже ждал там, он сидел в глубоком кресле, обитом бархатом, пачкал дорогую ткань грязью, в которой была его куртка, и листал книгу, забытую на столике ещё позапрошлым вечером – её так и не убрали. Когда сестра вошла, он встал.
– Решила всё-таки ехать? – Он оглядел её с ног до головы. – Прекрасно выглядишь.
– Издеваешься? – раздражённо спросила она. – Это после попойки и потанцульки? Ужас… Куда ты хочешь меня везти?
Канут пожал плечами.
– В порт. Хотел показать тебе склады. У меня там дела, но по соседству пару дней назад выгрузили целую груду террианского хлама. Я думал, тебе интересно будет взглянуть.
– Можно подумать, меня только террианский хлам и интересует, – проворчала Ингрид.
Он посмотрел на неё с недоумением.
– Ну, там есть и несколько других интересных складов – с тканями, например, с мехами.
Она, впрочем, уже устыдилась своей резкости и ласково кивнула.
– Да, Канут, конечно, поедем. С удовольствием взгляну и на ткани, и на меха, и на террианское барахло.
В порту, где всегда, даже по ночам, кипела жизнь, Ингрид любила бывать здесь. Хоть и уставшая от многолюдства своего родного мира, она иногда скучала – не по нему, а по прошлому, и эта часть столицы живо напоминала ей некоторые районы города, где она выросла. Надо признать, впрочем, что обычно только рынок мог сравниться по обилию людей с центром её родного мегаполиса, но по рынку Ингрид уже привыкла перемещаться исключительно верхом, поскольку это намного удобней и быстрей – большинство людей не любит, когда их давят, и потому спешат отойти с дороги.
Порт же представлял собой деловую часть города. Здесь хранились товары, здесь их разгружали, переносили, продавали и покупали большими партиями, здесь заключались разного рода сделки, здесь торговали всем чем угодно, в том числе из-под полы. Здесь можно было жить, не выходя за пределы восьми огромных кварталов – есть, пить, ночевать, работать и развлекаться, а потом покинуть город на любом из ожидающих у пристани кораблей, не побывав ни во дворце, ни на рынке, ни в пригородах, ни на тех улицах, где стояли особняки знати и богачей.
В портовой части города не имели значения титулы и знатность – только деньги, и тот, кто мог заплатить, пользовался уважением и всеми благами жизни.
Сперва Канут отвёз Ингрид на склад мехов – один из множества – и пока она бродила между огромными стопками полностью или частично обработанных шкурок, он улаживал какие-то дела с хозяином склада. Ингрид слышала, что запасы отца, которые он привёз в столицу, дали хороший доход, и большую часть мехов удалось продать даже дороже, чем ожидалось, но не знала, с кем и как договаривались Сорглан и Канут – её в эти дела не посвящали, да и интересно ей не было. Она краем глаза следила за братом – он разговаривал с хозяином склада спокойно, должно быть, о торге речь не шла – но и пушистый товар разглядывала с интересом. Гладила шелковистый мех, подставляла под лучи солнца, падающие в окошки, любовалась переливами, но, в общем-то, отнеслась равнодушно. Неплохо, конечно, закутаться в меха, но для этого ей нужно не покупать их, а просто попросить у отца.