Загадочный супруг

Марш Эллен Таннер

– Теперь расскажите мне о себе, – попросила она, вытирая пальцы о салфетку. – Мне хочется узнать все о вашем доме, семье и о первой вашей встрече с Яном.

Таунсенд слегка улыбнулась. Она охотно рассказала бы Флер о Бродфорде, о своих братьях и отце, но отнюдь не о печальных обстоятельствах, связанных с ее замужеством. Она не сомневалась, что Флер вскоре сама увидит, какие скверные отношения у них с Яном.

Час спустя она молча сидела у себя в спальне, пока Китти расчесывала ей щеткой волосы. Эмилю она сказала, что чувствует себя недостаточно хорошо, чтобы отправиться на концерт к королеве, и что Ян может идти без нее. У нее не было желания сейчас встречаться с ним – очень хотелось побыть

одной.

Чуткая к настроению своей госпожи, Китти тоже молчала, выбирая платье из гардероба и надевая его на Таунсенд. Это было утреннее платье из бледно-зеленого шелка, отделанное голубой с серебром вышивкой. Голубые ленты были продернуты сквозь корсаж и по подолу широких юбок. Таунсенд была в нем упоительно хороша.

– Вот, – сказала Китти, наклоняясь, чтобы поправить юбки, – вы и готовы предстать перед Его величеством.

Таунсенд нахмурилась – была пятница, один из трех дней недели, когда король устраивал празднества для придворных. В двенадцать часов всех их ожидали в парадных апартаментах дворца, и горе тому, кто пренебрегал приглашением. Теперь Таунсенд уже достаточно хорошо знала обо всех придворных церемониях, чтобы понимать, что ее ожидает, потому и была так раздражена. Она прекрасно знала, что придворным придется ждать два часа, а то и больше, пока король наконец появится, и что в зале для приемов будет страшная жара. Знала она, что ей придется хорошенько подмести полы своим платьем, когда придет время склониться в реверансе перед королем и стоять в такой позе – как бы ни болели ноги и ни кружилась голова – до тех пор, пока он не прошествует мимо. Не разрешалось также ни заговорить, пока король сам не обратится к тебе лично, каким бы усталым и голодным ты ни был, – пока Его величество не соизволит удалиться.

– Какие перчатки желает надеть мадам? Китти подняла вверх две пары длинных белых перчаток, одни из них застегивались на локте жемчужиной, другие – сверкающим топазом. Таунсенд взглянула на них, плотно сдвинув брови – точное подражание мачехе в минуты гнева.

– Никакие, – вдруг сказала она. – Я еду кататься верхом.

Китти от изумления открыла рот. Подбородок Таунсенд упрямо подался вперед.

– Почему бы и нет?

Китти была огорошена этими словами.

– А как же король?

– Что как же? – Таунсенд прошуршала юбками к туалетному столику, чтобы взять перчатки и хлыст. – Ему совершенно безразлично, там я или нет. И всем остальным тоже. Я для них всего лишь малозначащая диковина, эдакая английская буржуазна, жена герцога Война. Пусть он объяснит им, что помешало мне явиться.

– Но ваше платье... Не можете же вы ехать верхом одетой в...

Таунсенд хлопнула дверью. Китти со вздохом положила перчатки в ящик. Она слишком хорошо знала Таунсенд, чтобы пытаться остановить ее.

Герцогиню невозможно было урезонить, когда она возвращалась после свидания с мужем. Бурные спады и подъемы в их взаимоотношениях сбивали Китти с толку. Что бы они ни сказали или сделали друг другу, сегодняшнее утро привело леди Бойн в особенно боевое настроение. Упрямая, строптивая, она явно порывалась устроить сцену, а у Китти не было ни малейшего желания подставить под удар свою безвинную голову.

14

Ян Монкриф повернул коня на длинную парижскую улицу. Уже с дальнего ее конца он мог видеть версальский дворец с его раскинувшимися зданиями и передним двором, переходящим в огромную Оружейную площадь. День был безветренный и жаркий, и светлые стены замка, казалось, блестели. Ян мчался из Парижа во весь опор, чтобы поспеть на концерт Марии-Антуанетты, и сам он и его лошадь вспотели и устали. Никакого удовольствия не доставила ему эта новая бешеная скачка в многолюдный зловонный Париж после

поездки, которую он совершил накануне, но выбора не было. Он уступил просьбе герцога д'Аркора, который вызывал в нем симпатию, и, кроме того, новости, сообщенные д'Аркором, были весьма тревожны.

– У нас есть сведения, доказывающие вне всяких сомнений, что герцог Орлеанский энергично поддерживает растущую оппозицию королю, – сказал герцог, когда Ян наконец оказался в его комнатах с высокими окнами, из которых открывался прекрасный вид на северное крыло дворца и дворцовые сады. Это был невысокий, всегда тщательно одетый человек, отдавший предпочтение длинным искусным парикам прошлых лет. Сейчас он нервно накручивал на палец темно-каштановый локон.

Ян, все еще раздумывая над тем, не замышляет ли Таунсенд изменить ему с Сен-Альбаном, недовольно взглянул на него.

– Не проявляйте такое нетерпение, – возразил д'Аркор, – я знаю, для вас это не новость.

– Конечно, нет, – буркнул Ян. Все при дворе, кроме, быть может, самого Людовика, знали о том, что герцог мечтает о короне Франции и не гнушается ради этого никакими средствами.

– Но вы, наверное, не знаете, что он недавно сблизился с оппозиционно настроенным Шодерло де Лакло и убедил его не написать антиправительственных статеек.

Нетерпеливое выражение исчезло с лица Яна. Было широко известно, что другой писатель, Вольтер, уже использовал всю силу своих очерков, дабы вызвать бурное недовольство городской бедноты и угнетенных крестьян в провинциях. Пробудились также и политические амбиции третьего сословия, так что вся Франция, казалось, опасно созрела для реформ. Революционер такого неуравновешенного нрава, как Пьер Шодерло де Лакло, вполне способен запалить ту последнюю искру, которая подожжет фитиль бунта.

– Вы вчера провели день в Париже, – тихо проговорил д'Аркор, – и, вероятно, не знаете о том, что третье сословие...

– Национальное собрание, – рассеянно поправил Ян.

– Национальное собрание, – с досадой согласился герцог и продолжал: – не было допущено на свое очередное заседание дворцовой стражей. И Его величество и господин Некер сочли за лучшее запретить им собираться до заседания Королевской сессии, где король изложит перед ними окончательный свод своих предложений.

– Господи! – взорвался Ян. – Национальное собрание неделями болтало о том, что Людовик втайне замышляет лишить их власти и разогнать! Каждая газетенка и все до одного памфлеты в Париже полны обвинений в королевском заговоре, все верят, что Людовик и его министры намереваются растоптать Собрание и народ Франции своими автократическими каблуками. Как же реагировало Национальное собрание на запертые двери и приказание отправиться по домам?

– Хуже, чем можно было ожидать. Вместо того, чтобы разойтись, они игнорировали приказ короля и собрались в зале для игры в мяч, где каждый из них дал клятву не расходиться, пока не будет принята новая конституция.

– Господи! – повторил Ян, на этот раз тише.

– Это анархия, – гневно сказал д'Аркор. – Никто и никогда еще не осмеливался открыто бросать вызов королю!

– Нет, – спокойно возразил Ян, – это революция. – Его лицо внезапно осунулось, он повернулся, чтобы взглянуть в окно.

– Вы, конечно, правы, – произнес д'Аркор, помолчав. – Мне недостало мужества вслух произнести это слово. Но уверяю вас, что герцог Орлеанский не станет терять времени и постарается обратить случившееся в свою пользу. Боюсь, что очередной безумный памфлет де Лакло скоро появится в Версале, а вы, конечно, понимаете необходимость удерживать третье сословие в спокойном состоянии, а не подогревать его до кипения перед открытием Королевской сессии.

– Черт возьми, я не вижу, что я могу для этого сделать, – раздраженно заметил Ян.