Загляни ей в глаза: повести

Март Михаил

— Нет. Тебя встречать приехал.

— Ты знал, что я вернусь?

— Конечно. Так твоя нянька сказал. Сегодня время истекло.

— Он мне не нянька, а крестный. Так я говорю.

Катя подошла к Григорию и поманила его пальцем. Он присел на корточки. Девочка сняла с себя плеер и надела ему на шею.

— Это же мамина память!

— Дороже у меня ничего нет. Носи. Он сломался, но Алешка починит, он умный.

— Мне всякое предлагали, но самое дорогое отдают впервые.

— Значит, ты того стоишь, — улыбаясь, сказал Михаил.

Пора

праздновать! Но уже без нас. Незачем мешать счастливым людям.

БЕЗУМНЫЕ НАСЛЕДНИКИ

ПРОЛОГ

Жара! Город опустел. Кто-то выехал на дачу, кто-то прятался за жалюзи в своих норах. По безлюдным улицам мчались две машины, игнорируя светофоры. Очередной крутой вираж, и они оказались на безлюдной улице старого города, где еще сохранились особняки и невысокие домишки без лифтов. У одного из таких затормозила первая машина. Из нее выскочил крепкий мужчина лет тридцати и вбежал в подъезд. Вторая машина остановилась по другую сторону улицы.

Водитель вытер взмокший лоб:

— Лихач! Я боялся, уйдет.

— Куда он уйдет на своем «жигуленке»? — лениво отреагировал спокойный, меланхолически настроенный интеллигент в очках, сидевший рядом с водителем.

— Можно подумать, у нас «Мерседес», — парировал водитель.

— Мы себя засветили, — подал голос с заднего сиденья скуластый и очень нервный парень.

— Он нас давно засек. Третий день сидим у него на хвосте. Горелов не дурак, красные флажки за километр чует. Слежка связала его по рукам и ногам, мы парализовали его активность. Другой задачи перед нами не ставили.

— Что это за дом? — спросил скуластый.

— Здесь живет его тетка, старуха его воспитала. Сейчас она в больнице. Горелов обожает старую каргу, — ответил интеллигент.

Тишину улицы разорвал выстрел.

— Третий этаж. Открытое окно.

Интеллигент выхватил пистолет из наплечной кобуры:

— Дождались! Живо наверх!

В ту же секунду раздался второй выстрел. Из того же окна.

Мужчины влетели в подъезд и понеслись наверх. Дверь квартиры на третьем этаже была распахнута настежь. Оперативники ворвались в квартиру. Горящий камин, пара поваленных стульев и от сильного сквозняка вздутые парусами занавески. Горелов стоял посреди комнаты с мокрым полотенцем в руках. На полу возле стола лежали два трупа с пулевыми отверстиями в груди.

Три ствола, направленные на убийцу, не давали ему шансов уйти. Горелов бросил полотенце и заложил руки за голову. Он понимал — теперь ему не отвертеться.

— Револьвер на столе, я до него не дотрагивался. Стрелял не я.

— Отпечатки полотенцем стер? — спросил интеллигент.

— Помочь хотел. Один еще жив.

Скуластый попытался определить, кто из двоих жив.

— Оба готовы. У одного еще кровь сочится.

— Дурак ты, Горелов, — ухмыльнулся интеллигент. — Знал же, что мы внизу.

— Согласен. Дурак! Купился на приманку. Но не настолько глуп, чтобы стрелять у вас под носом.

Скуластый подошел к преступнику, завел ему руки за спину и надел наручники.

— Хана тебе, парень, — тихо сказал он с ноткой сожаления в голосе.

ГЛАВА I

1.

В зале суда народу было мало. Жара! Кроме журналистов и милицейских чинов в штатском никто не пришел. Пожилой адвокат пыжился, как мог. Во многом его доводы звучали убедительно, но судья слышал только прокурора. Приговор был вынесен заранее, показательное судилище больше походило на спектакль. Все всё знали и понимали. Горелов уже сидел за убийство, теперь ему не на что рассчитывать.

Следователь по особо важным делам Илья Вербицкий пристроился с краю в третьем ряду и не спускал глаз с репортера, сидящего в первом. Обоим лет по тридцать пять, оба незаурядной внешности, но подавали себя по-разному. Вербицкий чисто выбрит, что выделяло его очаровательную ямочку на подбородке. Строгий костюм, галстук и короткая стрижка. Репортер, за которым он наблюдал, выглядел демократичнее. Недельная небритость, длинные волосы, жилетка с тысячей карманов, джинсы, кроссовки. Он делал много записей в блокноте, его коллеги пользовались диктофонами.

Раздался удар молотка, и судья зачитал приговор: «Пожизненное заключение с отбыванием в колонии особого режима».

Когда в зале зааплодировали, на лице приговоренного не дрогнул ни один мускул. Он обвел взглядом присутствующих — сочувствие заметил только в глазах обросшего репортера. Горелов его знал. Это был Олег Громов, чемпион области по боксу, как-то он брал у него интервью. Деловой мужик, хорошо пишет. Олег поймал на себе взгляд приговоренного, попытался улыбнуться и помахал ему рукой. Мол, крепись, парень.

Убийцу увели. Народ лениво начал расходиться. Сенсации не произошло.

Вербицкий нагнал Громова у лестницы:

— Что может делать спортивный обозреватель на уголовном процессе?

Олег оглянулся и подал приятелю руку.

— Лето, жара, все в отпусках. Нужна заметка в утренний выпуск. Старик прижал к стенке. Сдам материал и сам в отпуск.

— С твоими возможностями это не работа. В милый сердцу Париж собрался? Мазохист. Все еще о тихой квартирке на Монмартре мечтаешь?

— Что нам стоит дом построить? Нарисуем — будем жить. Дело Горелова ты вел, Илья?

— Шито белыми нитками. Свидетели — три опера. Взяли с поличным.

— То-то и оно. И он стрелял при свидетелях? Не делайте из него идиота. Горелов был отличным боксером в свое время, я трижды писал о нем. Болтали за жизнь. Он не убийца, Илья. Слишком сурово с ним обошлись.

— Боюсь, ты не прав, Олег. Он уже сидел за убийство. Зря тогда выпустили досрочно.

— Я помню его дело. Оно хромало на обе ноги. Но у Фемиды завязаны глаза: видит то, что хочет видеть в меру своей испорченности.