Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли? (сборник)
Шрифт:
– Обещаю, не буду.
– Пришла я потому, что никогда еще не была на таком приеме. Знала приблизительно, как это выглядит, но всегда хотела увидеть сама.
У меня отлегло от сердца после ее слов. Я сразу почувствовал себя лучше, когда узнал, что она не станет оспаривать у меня протекцию миссис Смитерс.
– Это вполне приличная причина, – сказал я. – А с вами кто-нибудь уже заговаривал о съемках проб – кроме миссис Смитерс? Какой-нибудь продюсер?
– Нет… но мне все равно, даже если миссис Смитерс не вспомнит о данном обещании. Понимаете, я знаю свой шесток. В своем деле я неподражаема, и прекрасно этим проживу. Надо сойти с ума, чтобы все бросить.
– Вы правы, – согласился я. – Не хотите поплавать?
– Слишком холодно. Кроме того, на той неделе у меня столько забот – присесть будет некогда. Я ведь еду на Кони-айленд – в Нью-Йорке, – там я все начну сначала.
– О-о-у-у-у-о-о! – завопил кто-то. – О-о-у-у-у-о-о!
Я оглянулся. Это Генрих влез на высокий эвкалипт, росший в патио. Был он в одних плавках.
– О-о-у-у-у-о-о! – вопил он и раскачивался, повиснув на одной руке, подражая Вайсмюллеру – Тарзану.
Все выбежали из салона, чтобы взглянуть на него. Роза Отт улыбнулась.
– Ну и псих, вам не кажется? – спросила она.
– Гм, пожалуй, – ответил я, глядя на гостей, которые глазели на Генриха, задрав головы. – Псих и чудак. И бедняга.
7
Я доставал из комода матрац^ когда услышал, как Мона спрашивает:
– Кто там? Кто это?
– Это я, я, – отозвался я и вернулся в гостиную.
В одной пижаме она стояла на лестнице.
– Ну, ты меня перепугал…
– Да я старался не шуметь.
– Я не спала. Читала…
Она спустилась вниз. Босиком.
– Что происходит?
– Ничего.
Положив матрац на тахту, я занялся одеялом.
– У тебя что-то случилось? Я думала, ты переехал.
– А теперь переезжаю обратно, – ответил я, снимая пиджак. Запнулся и посмотрел на нее. – Если ты ничего не имеешь против.
– Разумеется, нет. Что произошло?
– Ничего.
Она уперла руки в бока. Я продолжал снимать пиджак и развязывать галстук.
– Думаешь, это разумно – вступить с ней в конфликт?
– Раньше ты не так говорила, – заметил я.
– Но теперь все иначе. Нельзя, чтобы она обиделась.
– Я с ней ни в какой конфликт не вступал. Мы не сказали друг другу ни слова. Она устроила очередной прием, мне на нем не понравилось, и я ушел. Это ведь нельзя назвать конфликтом, верно?
– Что она подумает, когда узнает, что ты сбежал?
– Да наплевать мне, что она подумает, – буркнул я, сел и разулся. – Если она случайно позвонит, скажи, что ты меня не видела.
Мона подошла к торшеру и придвинула его поближе. Потом задернула шторой большое окно. Вернувшись, села на тахту.
– Ты не должен был этого делать, – помолчав, сказала она. – Ты что, не понимаешь, что вырвался на свободу только потому, что она внесла залог? А она может его отозвать, если захочет. И если она это сделает, ты вернешься в тюрьму.
– Ну, об этом-то я не забыл, – вздохнул я, – только это ничего не меняет. Сегодня вечером я остаюсь здесь, но, если придется, я вернусь туда, только завтра. Может, мне удастся уговорить Эбби выручить меня с залогом.
– Ну а что будет с твоей карьерой в кино, с ее обещаниями помочь?
– Ты все знаешь не хуже меня. Если бы она хотела, давно бы помогла. Не знаю, чего она ждет.
– Конечно, она может тебе помочь, если захочет. Но ты думаешь, она когда-нибудь захочет?
– Что ты хочешь сказать?
– Только то, что сказала. Мне не кажется, что она собирается помогать тебе. Ты ей нужен только для себя самой.
Я покачал головой:
– Она ведь просила Артура Уортона снять со мной пробы.
– И что было дальше?
– Ну…
– Ну, говори. Что произошло?
– Уортон как раз уезжал…
– Как может парень вроде тебя быть таким твердолобым? Это была просто приманка. Чтобы произвести на тебя впечатление. Она знала, что Уортону и в голову не придет делать с тобой какие-то пробы. Знала, что он станет водить тебя за нос и постарается отделаться.
Мне это тоже уже приходило в голову, но я не решался самому себе признаться. Теперь мне было ясно, почему я боялся правды.
– Все это не так, – заявил я, не желая признать очевидное и теперь.
– Возможно, – допустила она и встала. – Ну, теперь тебе придется полагаться на себя. Если не хочешь слушать, что я говорю, выпутывайся, как умеешь. Надеюсь, наука пойдет тебе на пользу.
– Я справлюсь. Деньги на залог где-нибудь достану. Утром схожу к Эбби.
– Ну, как хочешь, – сказала она, поднимаясь по лестнице. – Заодно можешь уговорить его купить мне «роллс-ройс».
Остановившись на площадке, она взглянула вниз:
– Доброй ночи.
– Доброй…
Мне долго не удавалось заснуть. Я лежал, глядя в окно на растрепанную пальму, освещенную луной, и думал. Мне казалось, что все в моей жизни ни с того ни с сего вдруг ужасно запуталось. Почему подобные вещи всегда происходят именно со мной? Я не мог вспомнить, в чем же провинился. Хотел только преуспеть в кино – а теперь чувствовал, что с каждым мигом я от него все дальше и дальше. Как будто меня вообще не было в Голливуде. Я спокойно мог бы сновать между машинами в одном из ресторанов, обслуживавших с колес, или носить полицейскую форму – там бы от меня хоть что-то зависело. Я чувствовал, что попал в западню.
Мона встала в хорошем настроении и очень рано, около семи, уже готовила завтрак.
– Не слышал, как звонил телефон? – спросила она.
– Нет. Когда это было?
– Около трех.
– Ничего я не слышал.
– Она явно была вне себя, пытаясь тебя найти. Телефон звонил каждые пять минут аж до половины пятого.
– Надеюсь, ты не сказала, что я здесь?
– Я ей вообще ничего не сказала. Не брала трубку. Садись есть.
Я сел, взял гренку и стал жевать, хотя голода не испытывал.