Загнанный зверь
Шрифт:
— Нет. Нет! — Мисс Кларво попыталась встать, потеряла равновесие и рухнула на пол. — Я должна… должна попасть домой… Они ждут меня.
Толстуха взяла мисс Кларво под мышки и помогла ей встать на ноги:
— Кто тебя ждет, дорогуша?
— Я… я не знаю.
— Ну, если ты не знаешь, значит, спешить незачем, верно? Приляг на минутку, Белла сделает так, что тебе будет получше.
— Нет, нет. — Толстая женщина горячо дышала ей в шею анисовым перегаром. — Я должна… Они ждут меня. — Кто-то ждет ее, она это знала, но не могла вспомнить кто. Лица смазывались,
— Конечно, милочка.
Женщина принесла воды в бумажном стаканчике и стала смотреть, как мисс Кларво пьет.
— Тебе получше, дорогая?
— Да.
— У тебя пальто запачкано. Давай я его почищу.
— Нет. Нет. — Она плотно запахнула полы пальто.
— Ах, ты из стеснительных. Белла знает. Белла много-много лет занимается своим ремеслом. Со мной не надо стесняться. Сюда приходят многие дамы. Все, что им нужно, — это чуточку тепла. В этом нет ничего плохого, верно?
— Я не понимаю.
— От кого ты узнала мое имя?
— Я не узнавала. Я не знаю вашего имени.
Толстуха стояла очень спокойно. Ее заплывшие жиром глаза были безжизненные и красные, как виноградины.
— Как ты нашла мой дом?
— Я не искала. Не искала никакого…
— Не рассказывай мне сказки, милочка. Белла не любит сказок, она может и рассердиться. Кто назвал тебе мое имя?
— Никто.
— Значит, тебя привел сюда счастливый случай, так? Это верно, дорогуша?
— Я не помню, — прошептала мисс Кларво. — Не могу вспомнить… Эвелин…
— Это так тебя зовут, милая? Эвелин?
— Нет. Нет! Я была… была с Эвелин. Она привела меня сюда. — Мисс Кларво помедлила, прикрывая руками дрожащие губы.
— Что она тебе сказала, дорогая?
— Она сказала, что здесь мое место.
Толстуха кивнула, улыбнулась и потерла подбородок.
— Разумная девица эта самая Эвелин, сообразительная.
— Я не понимаю, что она хотела этим сказать.
— И не надо, милочка. Ну, ложись и отдохни немного, а Белла кое-что тебе покажет.
— Что именно?
— Как быть счастливой, дорогая. Как быть совсем счастливой. Мужчины — свиньи. Ничего не понимают, ни о чем не заботятся. Белла не такая. Белла знает. Дай я сниму с тебя пальто. Какие у тебя красивые лодыжки. У меня они тоже были соблазнительные в добрые старые времена. А теперь я ем. Я ем и ем, потому что никто меня не любит, Белла стала толстой, как слониха, но она знает всякие штучки. Дай мне твое милое пальтишко, милая.
Мисс Кларво стояла, окаменев от ужаса.
— Я тебе противна, да, милочка? Неважно. Все сначала это говорят, но потом поют уже другие песни. Белла делает их такими счастливыми. Белла и тебя сделает ну такой счастливой, что ты захочешь приходить еще, еще и еще.
— Не приближайтесь ко мне!
— Не стесняйся, дорогая. Белла знает свое дело, Белла будет нежной-нежной.
— Вы — чудовищная старая квашня, — сказала мисс Кларво и устремилась к двери.
Но толстуха ее опередила. Она прислонилась к двери спиной и скрестила руки на необъятной груди.
— Белла не любит, когда ее обзывают, милочка. Она тогда сердится.
— Если вы не выпустите меня отсюда, я буду кричать, кричать до тех пор, пока не явится полиция.
Белла несколько мгновений постояла спокойно, потом с горечью сказала:
— Пожалуй, с тебя станется; ты самая противная из девок, каких я видела. Так вот твоя благодарность за то, что я подобрала тебя, ухаживала за тобой, поила прекрасным виски, говорила тебе приятные вещи, врала, конечно, твои паршивые лодыжки — как тростинки…
— Откройте мне дверь.
Белла не открыла дверь, но отступила в сторону, бормоча как будто про себя:
— Чего только я не делаю для людей, а они чем мне платят? Ругательными словами и косыми взглядами. Белла добра. Может, она и растолстела, как слониха, но она добра, ей хочется время от времени хоть немного благодарности. Паршивый это мир, в нем благодарности ни на грош. Уходи, паршивая девчонка, уходи. Пока Белла не осерчала. Пошла вон, вон!..
Но паршивой девчонки уже и след простыл, Белла говорила стенам пустой комнаты. Она тяжело плюхнулась на топчан и поднесла руку к сердцу. Оно все еще билось, трепетало, точно птичка, зажатая складками жира.
— Нет в людях доброты, черт бы их побрал, — сказала Белла.
Элен Кларво не могла бежать из-за слабости в ногах, словно мышцы атрофировались от долгого бездействия, да и боль в голове усилилась. Когда она пыталась думать, мысли таяли и расплывались, и лишь одна выделялась совершенно отчетливо: я должна уйти отсюда, ускользнуть, убежать.
Ей было все равно куда бежать. Не было никакого определенного намерения, она даже не знала, где она, пока не добежала до угла и не увидела таблички: «Саут-Флауэр-стрит» и «Эшуорт-авеню». Она повторила про себя эти названия, надеясь, что они запечатлеются в ее мозгу, но ни одно из названий ни о чем не говорило ей, место было незнакомое. Элен знала, что никогда раньше здесь не была, так же как знала, что не пила спиртного. Однако она пришла сюда, приехала или же ее привели, да к тому же, когда она оказалась в этом доме, она была пьяна. «Окоченелая, — сказала Белла, — совсем окоченелая. Конечно, у тебя болит голова, дорогая, ты прикончила бутылку».
— Я никогда не пью, — сказала мисс Кларво. — Не прикасаюсь к спиртному. Отец говорил, что крепкие напитки огрубляют женщину.
Старик, дожидавшийся на углу зеленого сигнала светофора, посмотрел на нее поверх бифокальных очков с интересом и удовольствием. Он часто разговаривал сам с собой. И так приятно было убедиться, что другие делают то же самое.
Мисс Кларво заметила его взгляд, отвернулась, и краска бросилась ей в лицо, как будто старик увидел ее голой.
— Хе-хе-хе, — прохихикал старик и пошел через улицу, плечи его вздрагивали от радости. «Нынче даже молодые разговаривают сами с собой. Что поделаешь, атомный век. Верх взяли сумасшедшие». — Хе-хе-хе.